Я смотрел на него и не мог понять. Зачем эти тапки? Они выглядели совершенно нелепо.
— Матвей Иванович, — не удержался я. — А что это за… приспособление на ваших ногах? Для чего оно?
Платов, оторвавшись от созерцания золота, повернулся ко мне. Его улыбка была широкой, но в глазах мелькнула хитринка.
— А ну-ка, Петро, угадай. Коли отгадаешь, отдам тебе вот этот слиток, — Он указал на золотой брусок, лежавший на краю стеллажа. — Весом в три тысячи золотников.
Три тысячи золотников… Я попытался посчитать и сходу не получилось. Золотник — это где-то пять грамм. Три тысячи умножить на 5 и разделить обратно на тысячу… Черт! Двенадцать килограммов? Тринадцать? Мне было трудно перевести это в привычные мне единицы измерения, но я понимал: это огромный кусок золота, целое состояние. Сколько же здесь всего? Это ведь не только богатства хана. Тут похоже и реквизированные в городе у баев сокровища.
Пока я мучительно пытался пересчитать, мой взгляд скользнул по его ногам, по массивным железным тапкам. И вдруг, словно вспышка молнии, пришло озарение.
— Если уронишь слиток, — произнес я медленно, — то сломаешь все кости на стопе. Эти тапки… они защищают ноги.
Платов замер. Его улыбка исчезла. На лице появилось выражение глубокого, почти задумчивого удивления. Он смотрел на меня, не мигая, его глаза сверкали в свете лампы.
— Ишь ты, какой умник! — произнес он, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на искреннее восхищение. — Такого Петра бояться надо. Прямо вот так, без утайки, в душу лезет!
Он подошел к указанному слитку, легко поднял его, словно это был обычный булыжник, и протянул мне. Тяжесть золота приятно оттянула руку. Я, конечно, не ожидал, что он так легко отдаст такую ценность. Платов умел удивлять.
— Ну так что, умник? Раз ты такой прозорливый, скажи мне, что же нам теперь со всем этим добром делать? — Атаман обвел рукой сокровищницу, словно это было не ханское богатство, а куча бесполезного хлама. Его взгляд, кажется, померк. — Неужто Александру все отдать? Думаешь, он оценит?
— Вы все-таки поверили бухарским послам? — задал я встречный вопрос, пытаясь отвлечь его от скользкой темы.
Платов тяжело вздохнул.
— Поверил. Ходили слухи в столице. Еще до похода. Что Павла могут того… — Он поднял руку, провел указательным пальцем по горлу, имитируя перерезание. Жест был до того выразительным и страшным, что я почувствовал, как по спине пробежал холодок. — Так что же мне теперь делать, Петро? Посылал нас сюда Павел. А Александр, к бабке не ходи, развернёт обратно. Он известный англофил.
— Не просто развернет, а еще и за самоуправство посадит обратно в Петропавловскую крепость… — ляпнул я не подумав. И увидел, как лицо атамана, до этого освещенное жадностью и авантюризмом, вдруг побледнело, стало почти пепельным. На нем проступили резкие, глубокие морщины. В его глазах отразилась такая тоска и боль, что я невольно сжал слиток крепче.
Платов даже не смотрел на меня, его глаза были устремлены куда-то вдаль, в пустоту.
Наступила звенящая тишина. Только слабый отсвет лампы отбрасывал зловещие тени на его застывшее лицо. Я понял, что совершил непростительную ошибку. Слишком много выдал, слишком близко подобрался к его болевой точке.
Платов медленно повернул голову, его взгляд был тяжелым, словно свинцовым. В нем не было ни гнева, ни страха, только холодная, отстраненная усталость.
— Иди уже, Петро, — произнес он, его голос был глухим и безжизненным. — Тебе поутру выезжать. Выспись.
Глава 6
Длинные казацкие пики царапали небо, алые шлыки на папахах кострами горели на тенистой улочке, ставшей нам временным домом — сотня покидала Хиву, уходила в поход на Бухару. Вперед ушли верблюды Назарова, навьюченные тюками, бочонками и… фальконетами, пока скрытыми от посторонних глаз намотанной тканью — целый караван с сотней лаучей-персов. Следом за ними потянулся мой конный спецназ, натренированный, обученный многим навыкам, прочим донцам неизвестным, спаянный в единое целое тяжелыми боями, потерей товарищей, долгими посиделками за чашей и моей волей — волей командира, имевшего за плечами колоссальный опыт как воспитания коллектива, так и оперативно-тактического управления боевым подразделением. Казаков учить — только портить? Как бы не так! На многое удалось мне открыть глаза моим бойцам, показать и хитрые приемы, и методы подстраховки, и способы ориентирования на местности, незаметной подачи сигналов, грамотной организации засад… И меня учили многому: Ступин и Павло ежедневно занимались со мной сабельным боем, Козин показывал, как работать пикой, Муса — как ухаживать за огнестрелом. Я не отлеживал бока во время короткой хивинской передышки в объятьях Зары, каждую свободную минуту тратил на экзерциции. И видя мое упорство, мою настойчивость, сотня старалась не отставать, занималась увлеченно. И росла как боевая единица!