«Нужно было сразу выводить их на гуляй-город, — ругал себя генерал-майор. — Огневого боя они не выдержали».
Улюлюкавшая кольчужная лава туземцев наткнулась на возы, стоявшие кругом, попыталась с налета их пройти, перескочить, растащить арканами. Напрасный труд — теряя людей, лошадей, длинные пики, шашки-бухарки и щиты из буйволиной кожи, откатили назад. Тут казаки и показали класс: не просто огнем огрызнулись, но принялись выбивать сотников-юзбаши и десятников-дахабаши, имевших в руках красные значки-треугольники на бамбуковых палках с вышитыми на ткани изречениями Корана. Следующая атака вышла вялой, лишенные командиров рядовые-аламаны не горели желанием лезть под пули. Отдохнувшая конница Денисова с легкостью их погнала в пустыню, в сторону полузаброшенной крепости Фараб, защищавшей на бухарском берегу Амульскую переправу.
Беглецы проявляли резвую прыть, дистанция между ними и преследователями постепенно росла. Убегавшие узбеки, не сворачивая к крепости, уносились все дальше и дальше. Ближе к реке продолжался бой — похоже, казаки из центра зажали на берегу бухарцев и теперь их добивали.
Усталые кони были готовы вот-вот встать как вкопанные, когда навстречу поредевшим полкам Денисова из жестоко потрепанных временем ворот глинобитной цитадели выехала группа всадников в богато украшенных одеждах. Их сабли покоились в ножнах, свежие красивые кони были полны сил, но не было желания сражаться в глазах у туземных наездников. На их лицах застыла скорбная маска презрения — не к противнику, к себе. Впереди ехал старичок с жидкой бородкой в халате с обильной вышивкой золотой канителью в виде кругов на груди и полах. Из-под богатого наряда выглядывали желтые сапоги, также расшитые золотым узором. Рядом с «золотоносным» старцем трясся на ишаке хорезмиец куда более скромного вида. Он оказался переводчиком.
— Мой командир, парванчи великого эмира Хайдара, просит о милости у урус-казак и живота, — объявил изумленному Андриану Карповичу круглолицый толмач-сарт. — Он говорит: состоим мы в ваших руках, что хотите, то с нами и делайте. Мы думали, будет скачка, но такой войны мы не знаем.
Напрасно я боялся впасть в немилость у амульских перевозчиков. Когда я подарил им все амуницию погибших бухарцев, они — те, кто выжил после обстрела фальконетов — тут же сменили гнев на милость, простили мне павших коллег и на серьезных щах предложили донести меня, как хана, на белой кошме до пристани, а про деньги за переправу даже не заикались. А куда мне было деть сотни сабель из дурного железа или мешки несуразных сапог из верблюжьей кожи? Так что договорились быстро, хотя Ступин ворчал, что слишком я балую азиатцев. Зато набежавшие из Чарджуя сарты накрыли нам богатейший дастархан, а сами весь день и всю ночь трудились вместе с туркменами, пользуясь вдобавок бесплатной рабочей силой пленных, восстановили паромы и принялись поутру перевозить нас, лошадей, верблюдов и бухарцев на другой берег, на котором уже развевался флаг Войска Донского.
Пленных у меня предлагали купить, давали за них неплохие деньги, но я гордо отказался и напомнил о запрете рабства в ханстве. Старший туркмен из цитадели что-то робко вякнул, что, мол, Хива нам не указ, мы тут сами с усами. На что я ткнул пальцем в зембуреки, хитрый басурманин сразу сник, тут подтянулся еще войсковой обоз — та его часть, которую планировали перевозить на паромах, — верблюдов в нем было много, как и войск поддержки, и местный начальник, бочком-бочком, исчез в неизвестном направлении.
4 июля я покинул хивинские владения и вступил на земли бухарского эмирата. Поспешил к Платову поздравить с победой, но хмурый атаман, расстроенный большими потерями, меня даже не поблагодарил за блестящую операцию.
— Выдвигайся, Петро, со своими удальцами вперед. Идем скорым маршем в сторону Бухары. Ах да, чуть не забыл: мы тут захватили пятнадцать верблюдов с пушками, как у тебя. Карпов от них отмахивается, так что можешь их себе забрать.
Сотня двинулась через пески к кишлаку Каракуль. Я было губы раскатал, что разживусь там ценным мехом Заре в подарок, но оказалось, что название происходит от Черного озера, по-тюркски «Кара-коль». Противник исчез, растворился в пустыне, мелкие отставшие группы разбегались при первом нашем появлении. Лишь одна, довольно значительная, остановилась и не спешила убраться с нашего пути. Это случилось на вторые сутки после выхода из крепости Фараб, на полпути между Каракулем и Бухарой.