— Зембуреки вперед! — распорядился я.
За исход схватки нисколько не волновался. В моем понимании, в нашем распоряжении оказалось настоящее смертельное оружие для этого времени, несложное в обслуживании и зарядке, а всего-то лишь было нужно заменить маленькие ядра, от которых толку всего чуть-чуть, на картечный снаряд.
— Не стреляйте! Мы посольство эмира к генерал-майору Платову! — закричал кто-то на довольно сносном русском языке.
Я решился подъехать. В окружении нукеров в красных нелепых халатах и белых чалмах, не и иначе как из зависти злобно зыркающих на меня, красивого такого в приталенной элегантной черкеске, сидел на статном ахалтекинце представительный бухарец в роскошном халате с огромным, вышитым золотом круглым медальоном на спине. Лицо его, довольно интеллигентное и доброжелательное, вызывало симпатию при первом взгляде. При втором — появлялась мысль, что перед тобой прирожденный торгаш и дядя себе на уме.
— Приветствую вас, господин офицер! Позвольте осведомиться, в каком вы звании?
Он весьма сносно говорил по-русски, а его вопрос, отчасти обескураживающий, выдавал знатока реалий русской службы.
— Сотник особой сотни, при его превосходительстве, генерал-майоре Платове состоящей, Петр Черехов! Вы дипломат, ваша светлость?
Я нарочно присудил бухарцу княжеское достоинство — кашу маслом не испортишь. Он не стал меня поправлять, лишь ласково улыбнулся в ответ и мягко спросил:
— Матвей Иванович ваш командир?
Не знаю, каких трудов мне стоило не отвалить от удивления челюсть. Знает имя-отчество атамана⁇ Всего-то и нашелся, чтобы машинально кивнуть.
— Юзбаши Пьётр, сделайте мне любезность, не сочтите за труд проводить нас к моему старому знакомому.
Да уж, у этого бухарского «кренделя» можно было поучиться придворному этикету. Не удивлюсь, если он в Петербурге побывал в самых высоких домах — не в смысле этажности, а в смысле возвышающей голубой крови, в них обитавшей.
Оказалось, я даже недооценил уровень дипломата. Вскоре выяснилось, что он был принят самим императором Павлом и все благодаря… слону! Ишмухаммад-диванбеги полтора года вез в подарок русскому престолу подарок бухарского эмира — слона и четырех ахалтекинцев — и справился с этой миссией блестяще (2). Вот только вышла одна незадача: нет, слон прибыл в Петербург живым и здоровым, но достался не Екатерине II, а императору Павлу. Не успела матушка порадоваться диковинке, померла, не дождавшись.
Атаман встретил дипломата как родного, обнял, обозвал Байкишиевым и принялся вспоминать времена, когда посольство проезжало земли войска Донского и наш атаман, только-только вернувшийся из персидского похода, помчался смотреть на слона. Тогда и познакомился с Ишмухаммадом.
— Смотрю, старый друг, ты вырос, — подначил бухарца Матвей Иванович. — Был баем, стал диванбеги, это по вашему как?
— Как министр иностранных дел, почтенный атаман, ратные подвиги которого изумляют само небо! Дорогой друг! Мой эмир в восторге от судьбы злокозненной Хивы, но зачем казакам воевать Бухару? Зачем проливать кровь? Мы всегда можем договориться. Только скажи, Матвей Иванович, чего желает твоя душа — мы все исполним. Хочешь прекрасных девушек, чья красота может соперничать с гуриями рая? Золото, драгоценные камни, лучшие лошади… Слоны… Хочешь, мы подарим тебе слона?
— Зачем мне слон, дружище, когда у моих ног весь мир Востока? — рассмеялся Платов, нисколько не стесненный моим присутствием.
Диванбеги замер, мучительно соображая.
— Матвей Иванович, неужели ты хочешь стать новым Искандером Двурогим⁈
(1)В терминологии М. И. Платова «шпиговать» означало преследовать, вентерь — особый тактический прием казацкой атаки, взятый у степняков, но дополненный. Его суть — увлечь за собой противника ложным отступлением и вывести его на артиллерийскую засаду.
(2) Путешествие слона началось в 1796 г. Перезимовав в Рязани, бухарское посольство тронулось дальше, проехало Москву по пути в Петербург, и появление слона на улицах старой столицы вдохновило И. А. Крылова на написание басни «Слон и Моська». Главу посольства русская принимающая сторона окрестила на свой манер Байкишиевым (скорее всего, он имел в те годы приставку к своему имени «киши-бай»)
Глава 8
Если Хива закрепилась в мировой исторической памяти как разбойничье кубло, как язва на теле Средней Азии, то Бухара — как город-сказка из «Тысячи и одной ночи», хоть азиатских мерзостей в ней хватало. «Я Ходжа Насреддин, сам себе господин… Кто умрет первым — я или падишах?» И тут же зинданы, гниющие трупы на колах и весьма специфический обычай награждать почетными одеждами за доставленную голову врага.