— К ним самым! От местных хрен отличишь, разве что подпоясываются веревкой и тюбетейка вместо чалмы на башке. Смирными оказались, на рожон не лезли. Наоборот, не знали, как нам услужить… А далее вперлись мы в рабад, в ремесленный квартал. Вот тут завертелось. Пару улиц взяли, три потеряли, крытый рынок наш — а кругом враги. Помнишь, набрали персов в пехоту? Подчистую всех вырезали, не умели они штыком обороняться…
Я печально вздохнул. Те же проблемы! В сотне мало кто остался без порезов и ран. Хорошо хоть «двухсотых» всего трое.
— Вам еще повезло, господин полковник, что на вас слонов не пускали!
Астахов растерянно заморгал.
— Слоны? Откуда здесь взяться слонам? Чай не в Индиях!
— Не знаю, откуда, да только пустили на нас одного. Верблюда с фальконетом поставили, так он его снес, как пушинку. У меня фурлейт есть, Кузьма, знаешь такого?..
— Кто ж не знает твоего великана⁈ — хмыкнул Астахов.
— А про то, что он в верблюдах души не чает, слышал?
Полковник помотал головой и подался ко мне, предчувствуя интересный рассказ.
— Нешто элефанта скрутил в бараний рог⁈ Хобот ему оторвал?
Я рассмеялся: Назаров, конечно, крут, но супротив слона все ж хлипковат. Тут же мелькнула мысль о том, что, если такую живую махину в доспехи облачить, защиту для ног придумать, а сверху еще пушку водрузить, получится настоящий танк.
— Не-а. Он фальконет подтащил и в заднюю ногу слону картечью засадил. Прям в изгиб, сзади колена. Слышал бы ты, как слон орал!
— И чо со слоном? Добили?
— А то как же! Добили и сожрали! Не сразу. По кусочками.
Пришел черед заливаться смехом полковнику. Видимо, он нарисовал себе сцену, как казачки на ломтики кинжалами да шашками попластали слоновью тушу. Его, наверное, весьма заинтересовало, какие слоновьи части вышли на поверку самыми вкусными, но я не успел ему рассказать.
— Черехов, к атаману! — раздался резкий, как удар хлыста, окрик Василя Кирсанова, ординарца и и платовского сродственника по второй жене.
Я, кряхтя, поднялся со скамейки и отправился к маленькой кибитке в глубине сада, где квартировал наш генерал. Сунул туда нос. Злой как черт атаман посмотрел на меня неодобрительно, будто я сам виноват, что подставился под пулю.
— Собирай свою сотню, Петро. После совета отправимся к эмиру. Вопросики к нему у меня появились, к морде басурманской, ни дна ему, ни покрышки!
Первое, что меня поразило в летней резиденции эмира в нескольких верстах от города — это пруд, которому попытались придать более-менее правильную форму. Не бассейн, конечно, но с проточной водой, поступавшей по каналу от Зеравшана. Страшно вообразить, сколько кишлаков без нее осталось, и все для того, чтобы жены Хайдара в ночной темноте могли освежиться, не снимая халатов. Восток — дело тонкое, Петруха…
Эмир был молод, доброжелателен и лез из кожи вон, чтобы умилостивить атамана. Для Платова поставили настоящий стул, на столике расставили европейский серебряный чайный набор.
— Я лично из Петербурга привез, подарок императора, — шепнул нам Ишмухаммад, выступавший в роли переводчика и гида. — Все для дорогих гостей!
Взгляд его тревожно бегал. Он не знал, чем закончился наша встреча. Моя сотня довольно грубо вытеснила за пределы резиденции дворцовую охрану. Пытавшемуся качать права их командиру, караул-беги, я без долгих разговоров треснул в лоб рукоятью кинжала. Его, залитого кровью и лишившегося сознания, унесли испуганные подчиненные. Их набирали из знатных узбекских семей — избалованные сыночки, а не бойцы.
Платов не вмешивался. Даже похохатывал, глядя на наше самоуправство. И ждал реакции эмира. Но повелитель Бухары был само спокойствие. И радушие. Словно давно для себя решил сдаться на милость победителей, не волнуясь о своей судьбе. Исламский фатализм во всей красе. Иншалла! Что предначертано Аллахом, то и сбудется.
Но, быть может, эмир все заранее просчитал: и «восстание» в Бухаре, как нам объяснили городские события, и гнев парванчи урусов, и осознание русскими завоевателями того факта, что эмират не Хива, что почти миллион ее жителей — это такой фактор, с которым нельзя не считаться. И что с ним, с Хайдаром, придется договариваться, хотим мы того или нет. А если попытаемся, как в Хиве, поставить на его место зиц-председателя, то вряд ли выберемся отсюда живыми. В его вежливой улыбке, томных жестах, изысканных фразах с использованием стихотворных двустиший проскальзывал жирный, как узбекский плов, намек: мы нуждаемся друг в друге!
Беседа атамана с эмиром текла совсем не по тому сценарию, который, я уверен, наметил себе Платов. Очень быстро стихли гневные нотки в речи атамана, пришел черед неторопливой беседе. Мы прибыли под самый вечер, солнце давно закатилась за горизонт, в темно-синем ночном небе Бухары ярко сверкали звезды и созвездия — такие близкие, такие непохожие на те, что светят на Дону. Яркий свет полумесяца спорил со светильниками, расставленными слугами по углам, и пытался ворваться в комнату, где тихо беседовали эмир и атаман, попивая чаек из красивых, надраенных мельчайшим песком чашек. Чашка за чашкой — счет им уже перевалил за десяток.