Я не особо прислушивался, ибо Платов приказал постоять в сторонке, у окна. Хотя, конечно, любопытство меня распирало. О чем они договариваются? Чего хочет добиться генерал-майор русской службы? Или уже не генерал, а некто больший? Что у него в голове, у моего любимого, чего греха таить, командира? Каким он видит будущее? Свое, наше, похода… Сейчас, я уверен, оно решалось.
Задумавшись, я отвернулся к окну и почувствовал, как по спине пробежал холодок. Буквально в сотне метров от дворца, скорее похожего на большой сарай, рос большой карагач, на его ветке сидел бородатый человек в чалме и прямо на моих глазах прилаживался к ружью, направив его в нашу сторону.
(схема старой Бухары. Под цифрой 5 крепость Арк. Пунктирные и сплошные линии — это городские стены разных веков, правее Арка выделен шахристан, включая ремесленный квартал рабад, с юга к нему примыкает еврейский квартал)
(гравюра 1840-х годов. Как видно, в те годы Арк выглядел совсем не так презентабельно, как в нынешнее время после многочисленных реставраций. Нужно также иметь в виду, что во время захвата Бухары войсками М. Фрунзе в 1920 г. Арк подвергся жестокой бомбардировке, включая воздушную, и многие здания были уничтожены, а старинные здания на Регистане были снесены в ходе реконструкции)
(современный вид Арка сверху для общего понимания)
Глава 9
Бухара, караван-сарай Ахмаджон, 5 июля 1801 года, за два дня до прихода русских.
В столице эмирата, под извечно серым от пыли небом, любой день мог обернуться либо благословением, либо проклятием, и эта неопределенность витала в воздухе плотнее, чем запах пережаренных кебабов. А сейчас, когда стала известна новость о приближающихся урусах, и подавно все пребывало в смятении. Дневная суматоха, что бурлила на узких, кривых улочках, к вечеру стихала, уступая место осторожным шагам случайных прохожих и тревожной тишине, нарушаемой лишь далеким лаем собак да редкими возгласами торговцев, спешивших распродать остатки товара. Медраим-Ага из Кундуза, давний гость этих земель, предпочитал сумрак, где тени играли в свои собственные игры, скрывая истинные намерения и лица.
Чайхана в недавно возведенном караван-сарае, которую Медраим избрал для встречи, была одной из сотен подобных заведений, приютившихся в лабиринте древнего города. Она не выделялась ничем особенным — низкие потолки, закопченные стены, продавленные подушки, разбросанные по циновкам на полу, и вечно бурлящий самовар, извергающий облака пара, смешанного с ароматом чая. Тем не менее, здесь царила атмосфера, которую не купить ни за какие деньги — чувство уединенности. Его требуют торговые дела, и в чайхане хватало ниш-келий, где можно было укрыться.
Медраим сидел со своим гостем в самом дальнем углу, куда почти не достигал свет от единственного масляного светильника, подвешенного к потолку, растворяясь в плотной дымке. Ему было важно, чтобы их не видели, не слышали, чтобы даже мысли, казалось, потонули в этой вязкой полутьме. Город был неспокоен, и это ему нравилось. Улемы мутили народ, пятничная молитва так и вовсе чуть не превратилась в городской бунт. И это было хорошо! Тревожность — благодатная почва для тех, кто сеет ветер, ожидая бури.
Его собеседник, невзрачный человечек в поношенном халате и потрепанной чалме, сидел напротив, ссутулившись, словно стремясь стать еще меньше. Его лицо было изрезано морщинами, словно древняя карта изрытых арыками земель, а глаза, казалось, никогда не видели яркого света, привыкшие к сумеркам. На таком лице трудно было прочесть что-либо, кроме вечной усталости и готовности слиться с любой стеной. Подобные люди, неприметные, словно камни под ногами, были идеальными инструментами. Они не привлекали внимания, не вызывали подозрений и растворялись в толпе так же легко, как капля воды в песке. Медраим-Ага знал репутацию этого наемного убийцы, слышал истории о его бесшумности и меткости, потому выбрал именно его.