Вопли приближались. Почему-то в этих неразборчивых, пьяных интонациях мне послышалось что-то знакомое. Неужто кто-то из моих напился? Ну я им сейчас пропишу! Пятикилометровым маршем в полной выкладке не отделаются…
Кто-то с шумом хлопнулся в воду.
Я вскочил и бросился в направлении падения тела, накручивая в себе злость. Подбежал и…
В пруду стоял мокрый и пьяный в дымину Платов. С него, не снявшего генеральский мундир, ручьям стекала вода. Если бы не удерживавший его, чуть более трезвый фельдкурьер, атаман завалился бы на бок.
Они что, три дня бухали как не в себя⁈ Запашком так и несет…
— Петруууша, — протянул Матвей Иванович. — Гляди, Володенька, на геройского парня маво…
— Господин генерал, вам помочь? — осторожно осведомился я.
Атаман сконцентрировал на мне разбегающиеся глаза.
— По-о-очему не по форме одет, сотник? Уж я тебе батогов…
— Купался, ваше превосходительство, — оправдался я.
— А коня тыыыы искупал? — подбавил грозы в голос Платов, покачиваясь, нелепо всплёскивая водой болтающимися, как плети, руками.
— Матвей, ты чего к парню пристал? Освежились? Пойдем еще по чарке двинем, — вмешался фельдкурьер Володя.
— По чарке — это я завсегда!
Я спрыгнул в воду и помог выбраться на берег подгулявшей парочке. Пока царский гонец пытался выжать из своей одежды лишнюю воду, отряхнул, как мог, атамана и, наклонившись к нему поближе, тихо спросил:
— Матвей Иванович, ну как…
— Позже, Петро, позже… На этом же месте, через два часа, — шепнул мне в ответ генерал неожиданно трезвым голосом.
Потревоженные лягушки эмирского пруда гневно заквакали — кто-то приближался.
Платов! Он все-таки пришел, собранный, сбросивший с себя, как змеиную кожу, пьяный вид, а вместо него появилась озабоченность, тревога во взгляде и какая-то тоска — не то похмельная, не то более глубокая, как от душевного раздрая.
Я подготовился. Муса притащил на берег пруда стулья, низкий столик, расставил на нем водку и холодный айран в кувшине — отличное средство от похмелья. Атаман оценил. Даже не глянув на водку, вцепился в кувшин и выпил залпом чуть не половину.
— Хорошо!
Он стряхнул с редких усов белые капли, вернул сосуд на место и уселся на стул, уставившись на отблески луны на озерной глади.
Я присел рядом. Атаман тут же заговорил, подняв глаза к небу, но совсем не о том, чего я ожидал.
— В бытность мою в ссылке в Костроме, познакомился я с молодым ссыльным офицером, Алешкой Ермоловым. По сердцу мне он пришелся, мы с ним все время проводили вместе. Однажды ночью мы смотрели на звезды — вот как сейчас с тобой. И я сказал: "Вот эта звезда находится над поворотом Волги к югу, эта — над Кавказом, куда мы бы с тобой бежали, если бы у меня не было столько детей!' (1)
— У вас их много, Матвей Иванович?
— Хватает. От первого брака сын Иван, он уже полковник, несмотря на молодые годы. От второго — три сына и три дочери, а еще двое приемных. И все нынче в заложниках!
Атаман тяжело вздохнул и снова принялся смотреть на отражение луны на водной глади.
— Ждут меня в Петербурге. Не с гостинцами, не с наградами — с железом. Всё я у Володьки вызнал в подробностях. Мы с ним давно знакомы. Он меня из ссылки в столицу вез и раньше ко мне приезжал, в персидскую армию. Жадный он, аж жуть…
Я тоже выпил айрана, посмотрел на звезды.
— Но как же так⁈ Ведь победителей не судят! Неужели Его Величество не оценит богатств, кои мы захватили и в казну сдадим? А Хива с Бухарой? Ведь это же царский подарок империи! Не будут больше нехристи русских людей воровать, жузы киргизские присмиреют, торговля начнет процветать! Наладим судоходство по Аму-Дарье, Кокандскому ханству кузькину мать покажем…
Я мог многое еще добавить. Например, про то, что территория страны, население вырастут в полтора раза! Экономическая мощь тоже. Бухара — это хлопок. Стратегический материал. Стоит изобрести бездымный порох, в хлопке во всем мире возникнет огромная нужда. Но такие рассуждения простому сотнику не по чину.
— Император может и оценит, — прервал меня Платов со вздохом, — да только хватает недругов у меня, наветчиков да завистников. Английский посол требует моей головы, военный министр — живота. А как прознают про золото, что мы захватили, тут все как с цепи сорвутся — вцепятся как волкодавы и начнут меня рвать. Ты думаешь, кто на меня первым донос написал, когда я из Персии вернулся? Орлов!
Я вытаращил на Платова глаза:
— Василь Петрович⁈ Покойный?
— Он самый. Зато потом, когда меня по навету уже других в крепость посадили, он меня вытащил.