Рерберг, не смотря на все трудности, усердно вел съемку местности. С массой предосторожностей, спрятавшись за бурками, он по памяти восстанавливал пройденный за день маршрут, фиксируя каждый поворот тропы, каждый горный пик, каждый источник воды. Его послания, содержащие ценные сведения о рельефе, о населении, каждые два-три дня забирали люди эмира. Они отъезжали по двое-трое, чтобы максимально быстро доставить эти сведения Платову. Я знал, что эти карты станут бесценным подспорьем для основного Войска, которое пойдет по нашим следам. А может и для генерального штаба, что будет создан в будущем при военном министерстве.
Кое-где нам приходилось идти прямо по руслу речушек. В весеннее время, когда тает снег, эти русла превращались в бурлящие, непроходимые потоки, сметающие все на своем пути. Но сейчас приближалась осень, и вода спала, обнажая каменистое дно. Это было отличное время для похода. Не жарко, вода есть и она не заражена…
Я часто думал о пушках. В это время года они смогут пройти — артиллерия не телеги, ее при желании много где можно протащить. А это важно: единороги станут нам в Индии большим подспорьем.
Мы поднимались все выше и выше, и наконец, приблизились к особо трудному перевалу. Его охраняли каменные башни, грубо сложенные из камня, мрачные и молчаливые, словно древние стражи. Перед тем, как их увидели, мы распрощались с последними бухарцами. Дальше они идти отказались, да и осталось их всего десяток.
— Здесь живет племя, люди которого называют себя «суровые», — сообщил мне перед отъездом гвардеец эмира. — Они живут одним разбоем или платой за проход через их перевалы. Мы боимся. Дальше не пойдем.
Я понял, что мы добрались до точки, встречи с которой подсознательно и ждал, и боялся. «Суровые» на одном из диалектов дари звучит как «саланг». Ну здравствуй, забытый друг-враг! Я вернулся.
(1) Наш герой ошибся с унтер-офицером Ф. Ефремовым, который выбрался из Бухарии через Кокандское ханство, китайские владения, Кашгар и земли сикхов, минуя Афганистан, но был недалек от истины в отношении русских путешественников вообще. В XVII в. до Кабула дважды добирались русские дипломатические миссии.
Глава 13
Калькутта, резиденция генерал-губернатора, 11 августа 1801 года.
Солнце только начало подниматься над Форт-Уильямом в Калькутте, а директор Дома писцов, Джеймс Брэддок, уже сидел в Букингем-хаусе, в кабинете своего начальника — сэра Ричарда, 1-го маркиза Уэлсли, генерал-губернатора Бенгалии и некоронованного вице-короля всей Индии. Оба были, что называется, «жаворонками» и предпочитали решать все деловые вопросы с раннего утра, пока не наступила жара и можно было говорить о секретных делах без посторонних ушей — позже, когда зной станет нестерпимым, никак не обойтись без слуги-панкхвала (1).
Сэр Ричард, несмотря на свои сорок лет, уже носил на интеллигентном лице отпечаток напряженной умственной работы — тонкие морщинки пролегли у уголков проницательных серых глаз, а привычная сосредоточенность придавала его обычному выражению легкую строгость. Его темно-синий сюртук безупречно сидел на подтянутой фигуре, а руки с артистическими пальцами, нервно, но уверенно перебирали кипу документов на полированном столе из красного дерева.
Он был воплощением нового поколения управленцев Ост-Индской Компании — прагматичным, расчетливым, лишенным той пафосной надменности, склонности к коррупции и тяги к показной роскоши, что порой отличала его предшественников. Правда, одну слабость он себе позволил — величественный особняк Радж-Бхвана, Правительственный дом. На его строительство требовались безумные 60 тысяч фунтов. Дорого? Уэлсли объяснился просто: «Индией нужно управлять из дворца, а не из загородного дома».
Напротив него в массивном кресле, отделанном золотистой парчой, восседал директор Брэддок. Его широкие плечи, несмотря на солидный возраст, сохраняли остатки былой мощи, а тяжелый, обрюзгший подбородок лишь подчеркивал властность натуры. Лицо Брэддока, испещренное сетью красных капилляров, говорило о долгих годах, проведенных под палящим индийским солнцем и, возможно, о не менее долгих вечерах с крепким бренди. Он держал в руке серебряную табакерку, периодически занюхивая содержимое с видом глубокого удовлетворения, словно вдыхая не только табак, но и сам дух Востока, покоренный и покоряющий.