«Видит бог, эти сокровища мне мозги свернули набекрень, совсем голову потерял, лишенец!» — ругал я себя по чем свет, выходя на истоптанную копытами дорогу с лужами крови.
— Трое раненых, вашбродь, в седле держаться смогут. Из супостатов никто не ушел, — спокойно доложил мне Козин и поправился извиняющимся тоном. — Еще господин прапорщик, его конем стоптал тот, кого вы в ручье головы лишили.
— Жить буду, — кряхтя сообщил Рерберг с кислой миной, выбираясь из кустов и отряхивая изгвазданную в глине черкеску.
— Что за люди, не пойму? — полюбопытствовал старый урядник, не скрывая презрения. — На афганцев не похожи. Халатники, как по ту сторону гор, дуван с них — с козла молока. И кони,не приведи господи, клячи деревенские. Разве что шашки неплохие.
— Местное отребье из узбеков или таджиков, набранных по дальним кишлакам, — отмахнулся я. — Повезло нам, что не пуштуны.
— Что с конями ихними будем делать?
— Все бросайте и быстро уходим!
Казаки безропотно начали седлать коней. Бросив последний взгляд вокруг и чувствуя, что нервы все также натянуты в струну, последовал их примеру.
Волнение не отпускало меня всю обратную дорогу, каждую секунду ждал повторного нападения. Но я снова ошибся. Проблемы нарисовались перед нами в полный рост при въезде в наш караван-сарай.
(1) Чар-Чата базар, «Четыре арки» — крытый рынок, построенный в XVII веке Али Мардан Ханом, губернатором Кабула времен Великих Моголов, был полностью разрушен английскими войсками в 1842 г.
Глава 17
Усталые, вымотанные дорогой и жарой до предела, на изрядно заморенных конях, мы преодолевали последние сотни саженей нашего марш-броска за бриллиантовой дымкой, мечтая лишь об одном — ополоснуться и принять горизонтальное положение. Ребята, конечно, старались выглядеть молодецки — смотри, Кабул, Дон едет! Но все это было не нужно. Мы уже примелькались своим необычным видом, черкески не вызывали такого ажиотажа, как в наш первый день в столице. Городские ворота миновали беспрепятственно, таможенники и стражники к нам не цеплялись, многочисленные седоки ишаков, трусивших в обоих направлениях, провожали нас безразличными взглядами…
Нас ждали перед самым караван-сараем. Большая группа афганцев, вооруженных до зубов, но не сказать, чтобы численно нас превосходящая. Впереди на лошади местной породы, явно проигрывавшей моему ахалтекинцу, сидел их предводитель. Я узнал его — один из пятерки тех, кто схватил и доставил меня к принцу Шудже. Претендент на трон решил сделать свой ход, за нами пришли преданные ему гильзаи?
— Фириджис! Остановись! Отдай мне камни, и никто не пострадает!
Вожака не смутил мой насмешливый взгляд. Настолько уверен в себе и своих людях? Пусть у нас нет с собой пик, но заряженных винтовок и пистолетов ничуть не меньше. И как я успел заметить, из ворот караван-сарая начали выбегать встревоженные гребенцы. Наверняка, высмотрели нас с высоких стен этого крепкого форта, по ошибке названного пристанищем для торговых поездов. Атаки с тыла не хотите, шуджевские прихвостни⁈
Так, стопэ! С чего я взял, что тут имеет место паритет? У них же фитильные ружья! Которым требуется зажженный фитиль! То есть нужно слезть с лошади, разложить сошки, установить ствол, высечь кресалом искры, раздуть фитиль… Да они уже будут мертвы к тому моменту, когда придет время нажать на спусковой крючок! То-то я смотрю, люди Махмуда в цитадели не сразу пришли мне на помощь с предупредительным огнем!
Черт, черт, черт! Этот наглец прав в одном: нам никак нельзя проливать с ними кровь, иначе вся моя миссия пойдет насмарку. Одно дело мелкая шпана малика Ашика, которую мы покрошили у ручья, и совсем другое воины-гильзаи. Как у горцев Кавказа «канла», так и у пуштунов «бадал», то есть кровная месть, является сверхпопулярным народным обычаем. Мы можем их порвать с победным счетом — в этом я был почти уверен, — но что будет потом? Второе по численности племенное объединение Афганистана объявит бадал всеми урусами?
И, тем не менее, мне вся эта сцена надоела, осточертели эти надменные гильзаи — ну дайте же умыться! Я приблизил коня вплотную к более низкой лошади их предводителя, отчетливо сознавая, что сейчас не время выказывать слабость или нерешительность. Наклонился, будто собрался что-то поведать, и, пользуясь преимуществом в высоте, схватил его за предплечье. С силой надавил на болевую точку. Лицо пуштуна исказила гримаса боли, но он терпел, только дергал рукой, пытаясь освободиться.
— Я знаю, что такие, как вы, никогда не отступают. Умрут, но выполнять приказ. Но вот беда — мы сделаны из того же теста. И у нас кремневые ружья!