Я тяжело вздохнул. Не денег жалко, жалко расставаться с Зарой. Привык уже к ней.
— Я подумаю, как все устроить…
Сказал и насторожился: а отчего это вдруг у Марьяны такой вид довольный?
— А ну-ка, краса-девица, отвечай как на духу: сама-то ты зачем в поход напросилась? Смотрю, не шибко ты расстроилась от случившегося. Зару подзуживала… На трудности не жалуешься, в гаремы богатые не просишься… От супротивницы-конкурентки решила избавиться?
У девушки тут же сменилось настроение. Покраснела, топнула ножкой:
— Дурак!
— Марьяна! — возвысил я голос.
— Извиняйте, ваше благородие, — девушка съежила плечи и отвела глаза.
— Я жду ответа!
— О чем? — глухо спросила.
— Зачем с нами в поход отправилась? Думаешь, я не понял, что это ты урядника Зачетова подговорила, чтобы он за вас попросил?
Марьяна вздернула голову, на длинных ресницах блеснула слезинка.
— А куда мне, сироте, податься, Петро⁈ Думаешь, меня дома с пирогами ждут? Сродственники приживалой, может, и возьмут, а дальше? Хорошо если скинут замуж, чтоб соседи рты прихлопнули и гутарить перестали про странствия мои в мужской компании да про плен-позор басурманский…
Она всхлипнула и снова повесила голову.
— Марьяна…
Вдруг она прильнула ко мне, ткнулась шмыгающим носом в голую грудь в разрезе черкески.
— Петро! — зашептала жарко. — Люб ты мне! Выведи меня на круг казачий, накрой полой зипуна да скажи всем: «Беру эту женщину в жены!» Не пожалеешь! Мы, червленички, жаркие, уж поверь! Сразу про Зару свою позабудешь!
Я осторожно взял девушку за плечи и отстранил от себя.
— Марьяша! Какая жена⁈ У нас тут война, мы каждый день как на пороховой бочке! Я и погибнуть завтра могу. А еще вас с собой в могилу утянуть! Небось сегодня напужались афганцев?
Казачка полыхнула глазами, резко дернулась, высвобождаясь.
— В полюбовницы не пойду, так и знай!
Она развернулась и бросилась со двора быстрым шагом, виляя бедрами на ходу.
Новый день, условно говоря, начался со… слонов!
Ночь превратилась для нас в кромешный ад, наполненный звуками собиравшегося с непонятными намерениями вокруг караван-сарая войска. Рассвет напряг зрелищем стоявшей в двухстах шагах от нашего временного дома многочисленной конницы в шлемах и со щитами. Утро порадовало визитом двух важных персон из Бела-Хиссар — одна штука в большом тюрбане от каждого брата. Получив от меня заверение, что камни при мне, они сообщили следующие важные новости: во-первых, выстроенная кавалерия так называемых дастха-и-гуляман — это гвардия из цитадели, которой поставлена задача нас защищать (1). Во-вторых, в полдень к караван-сараю прибудет торжественная процессия для препровождения меня на большое сборище во Дворце — мне, как послу, будут оказаны положенные почести, и я имею право взять с собой конвой в любом количестве. В общем, что-то случилось в царстве афганском, мои акции резко рванули вверх, а ночные страхи — вниз. Родилась надежда на благоприятный исход посольства и авантюры с драгоценностями.
Конечно, умом я понимал, что вся обещанная помпа затеяна не для меня, что под ковром идут какие-то сложные игры, но зачем отказываться от дареного коня? Гулять так гулять!
«Гульбище» вышло с размахом — за мной прибыл караван аж из трех слонов — самца и двух самок. Самец оказался похлипче своих «бибби» (2), всего полутора саженным, зато имел впечатляющие, хоть и подпиленные, позолоченные бивни. Спины всех трех особей были покрыты попонами, поверх нее установили деревянную платформу, а к ней прикрепили вместительную, отделанную снаружи серебром корзину, в которой один человек мог ехать лежа, вытянувшись во весь рост, а двое — сидя на корточках.
Слон опустился на колени, из корзины по веревочной лестнице на землю слез бородатый афганец в нарядных одеждах. Мне он представился распорядителем Дворца, отправленным, чтобы со всей возможной честью доставить меня на церемониальный прием.
Я встречал его у входа в караван-сарай. Моя черкеска, несмотря на все усилия Мусы и местных слуг, мало походила на парадную форму. Папаха давно просилась на замену, сапоги знавали лучшие дни, ножны оружия хранили следы перипетий походной жизни. Единственным достойным элементом одежды был алый бешмет, да и то, если верхний кафтан не снимать, чтобы не выставить на всеобщее обозрение следы многочисленной штопки. Одним словом, я выглядел бывалым воином, что меня отнюдь не смущало и было скорее плюсом, чем минусом. Я представлял войско, а не государство — армию казаков, прошедшую победоносным маршем через половину Азии. Знай наших!