Бухара-Гиндукуш, армия Платова, август 1801 года.
Эмир вел тонкую и расчетливую игру. Платов понял ее не сразу — очень непросто было разглядеть за хитросплетениями словесных кружев, фальшивых улыбок и раболепных жестов коварные замыслы. Извиняло атамана то, что казацкое войско не было целью Хайдара. Наоборот, донцы, их присутствие в Бухаре стало оружием эмира, его архимедовым рычагом, с помощью которого он рассчитывал перевернуть свою землю, укрепить личную власть, прочно утвердиться на троне и продолжить реформы отца.
Казалось бы, вторжение урусов не могло не вызвать утрату веры в своего властителя у его подданных. Реки крови, пролитой на улочках шахристана, смерть улемов, диктат завоевателей, грабеж обывателей… да только одно появление кафира верхом в черте города могло вызвать мощнейшую бурю негодования. Да что там наездник — закон требовал, чтобы немусульманин пребывал в черте города только в разрешенной одежде, а казаки нагло разъезжали в своих варварских нарядах, заставляя плакать сердце каждого правоверного. Плакать и проклинать своего эмира, вместо того чтобы возносить молитвы о его здравии в мечетях.
И, тем не менее, не проклинали. Более того, у бухарцев с каждым днем крепла надежда, что все образуется, что возлюбленный падишах Хайдар спасет и город, и страну, что страшный урус-казак исчезнет, развеется как дурной сон. Удивительно и достойно уважения — Платов не мог не признать, что этот почти пацан, которому было вдвое меньше лет, чем атаману, крутоверченный тип, способный. Про таких на Дону говорят: были бы кости, а мясо нарастет.
23 июля начался праздник Мавлид, бухарцы праздновали день рождения пророка — не один день, а целый месяц имамы славили Магомета и… мудрость эмира!
— Внемлите, неверующие! Осененный мудростью Аллаха наш повелитель лишь один ведает, как спасти Бухару! Не успеет закончится Мавлид, как исчезнет урус-казак, и заживем, как прежде!
Исчезнет? В такое верилось с трудом, а между тем каждый прожитый день подтверждал слова улемов — русские массово готовились с вещами на выход. Ради такого счастья можно было не только дать волю рабам-урусам, но и на время прекратить работу субботнего невольничьего базара. И ревностно выполнять все указания из Ситораи Мохи-хоса, подготавливая все этапы перехода платовской армии с несвойственной бухарцем энергией. Отправка в пустыню запасов воды и фуража, ремонт экипировки, пошив белых рубах всему войску, бесперебойное снабжение его провиантом и порохом — город, весь эмират принялись трудиться как проклятые, вдохновленные пламенными речами в мечетях. Даже отправленные с Особой сотней гвардейцы — ни один человек — не посмели уклониться от приказа доставлять эстафеты от юзбаши Черехова.
Этот трюк эмиру удалось провернуть благодаря тому, что в Арке были вырезаны казаками или обезглавлены на регистане самые фанатичные улемы и чиновники. Не осталось тех, кто мог взывать к джихаду вопреки воле Хайдара. Уцелевшие поджали хвосты, тут же позабыли о религиозной непримиримости и славили эмира на все лады. Паиньки, а не фанатики!
— Как только мы уйдем, ни одна собака не посмеет тявкнуть на бухарского монарха, — со смехом рассказывал Платов своим генералам и полковникам. — Ему осталось лишь Мерв к ногтю прибрать, с братишкой разобраться. «Если бы не семейная война, пошел бы с тобой на Индию», — чешет мне Хайдарка по ушам. Ну да ладно, делаю вид, что верю. Вам, братья — тем, кто остается — нужно наше дело здесь до конца довести. Тебе, Андриан, вывести в Расею весь наш дуван и людей освобожденных. А тебе, генерал Бузов, — заложить нашу крепость в низовьях Сыр-Дарьи. Коли оседлаем караванный путь из Бухары в Оренбург, накинем эмиру удавку на шею — никуда он теперь не денется, станет верным вассалом нашей Империи. По осени пойдете, когда жара поутихнет.
— А ты, Матвей, зачем спешишь? — спросил Денисов, не понимая платовского рвения, но радуясь, что на его долю выпадет сообщить в Петербург об удаче донцов, что ему достанутся первые награды.
— Тяжел крест атаманский, да надо несть. Выйду позже, на перевалах могу застрять. Так знающие люди говорят, — на голубом глазу соврал атаман. — Но и вы мне пока тылы прикроете.