Предваряя усиление глухого ропота и даже крики, Махмуд громко объявил:
— Пуштунвалай, наш кодекс чести, не только дарует нам право на бадал, но и предписывает соблюдать договоренности, а также оказывать гостеприимство и заботу о чужестранцах, оказавшихся в наших краях. Так?
— Так! — раздался нестройный ответ шокированного собрания, уже поголовно стоявшего на ногах.
Махмуд ткнул правой рукой с зажатым в ней Кохинором в труп сводного брата.
— Этот человек, позабыв о наших правилах, решил нарушить договор, который мы вместе с ним заключили с послом, прибывшим к нам из далеких краев. Вот он, юзбаши Пьётр, — принц показал на меня левой рукой с зажатым в нем рубином Тимура, — тот, кто нашел пропавшие сокровища моей семьи. Тот, кто выполнил уговор и, не поддавшись соблазнам, доставил к нам драгоценности. Вы видите их, ханы?
Претендент на трон протянул вперед обе руки и раскрыл ладони. Камни засверкали на солнце.
— Видим! — вразнобой ответили вожди племен, завороженно уставившись на искрящиеся грани.
— Скажи нам, фириджис, пытались ли тебе помешать люди Шуджи-уль-Мулька принести камни в Бала-Хиссар, силой отнять их у тебя?
Мне ничего не оставалось другого, как ответить правду:
— Свидетельствую, так все и было.
А он красавчик. Не просто прирезал, как баранов, брата и его людей, но еще и философско-политическое обоснование этому дал. Не убил претендента на престол, а дает народу справедливость!
Махмуд потряс руками в воздухе, снова зажав камни в ладонях.
— Кто меня упрекнет, что я поступил неправильно, защищая честь семьи Дуррани?
Баракзаи, белуджи и многие другие ханы его поддержали, уцелевшие гильзаи не посмели оспорить слова принца.
Он решил ковать железо, не отходя от трупа соперника.
— Священные драгоценности у нас, из двух претендентов остался один — ничто не мешает нам провести наше главное собрание племенных вождей, лойа-джирга, и выбрать наконец шаха Дурранийской империи!
Это было мощно проделано, эффектно и результативно — не поспоришь! Махмуд-шах разыграл все как по нотам, использовал малейшие возможности, кое-какие из них искусственно подстроив. Как азартный, но опытный игрок, он нанес удар тогда, когда соперник его не ждал, но при этом находился в самой уязвимой позиции — как в физическом плане, так и с точки зрения психологии толпы. Совет старейшин племен выбрал нового шаха не только как имеющего право по рождению, но и как воина, сильного лидера, искусного политика — как того, кто может спасти Афганистан от межфеодальных и межплеменных распрей.
Получится у него? Кто знает? Народ Махмуду достался беспокойный — этакая шляхта Центральной Азии, которой сам шайтан не указ. Для меня же он как потенциальный союзник выглядел самым перспективным, если сравнивать с Шуджей-уль-Мульком — да прими его Аллах в райские кущи! Да, Махмуд братоубийца и истязатель Земана. Да, он, плоть от плоти своей семейки Дуррани, готов идти по головам. Но новый шах в первую очередь воин со своим своеобразным кодексом чести, и Платов с ним обязательно найдет общий язык.
Махмуд дал мне аудиенцию сразу после завершения лойа-джирги — не в флигеле, а уже во дворце, как его полноправный хозяин. Принял на себя обязательства помочь казакам пересечь Афганистан без серьезных конфликтов, хотя за всех вождей он не ручался, особенно, за гильзаев. Если урус-сипахсалару удастся немного пощипать это беспокойное племя, шах возражать не будет — послушнее будут в будущем.
«Все ж таки ты редкий засранец, Махмуд, своего ни за что не упустишь, готов чужими руками жар загребать — настоящий политик», — не мог не восхититься я.
Он тут же подтвердил мою оценку, решив нагрузить меня предложением, от которого нельзя отказаться. Оно было выставлено как одно из условий афганской доброжелательности к урус-казакам.
— Я хочу, Пьётр-юзбаши, чтобы ты отправился к Ранджиту Сингху и доставил ему Кохинур, — огорошил меня шах, заставив вздрогнуть.
Он с сожалением покрутил в руках бриллиант, словно прощался со старым другом.