— Я сбегу отсюда, и мы еще увидимся! — крикнул мне кундузец на арабском.
— Трудно бегать без головы, — пожал плечами я. Почему-то был уверен, что британского шпиона Махмуд казнит быстро, не затягивая.
Медраим затряс решетку, а я не стал задерживаться около клетки. Поделом тебе, сиди теперь в зиндане, жди казни.
Я не любитель дешевых понтов и глупых обличительных речей в подобных ситуациях. Быть может, в какой-нибудь фильме актер, играющий главного героя, выдал бы нечто пафосное вроде «ты сам выбрал свою участь!» или «будешь знать, как вставать у меня на дороге». Нет, ничего подобного я делать не собирался. Просто отвернулся и пошел дальше — будем считать, что эта страница моей азиатской эпопеи перевернута полностью и окончательно.
— Мне знаком твой голос, незнакомец! — с волнением произнес Земан, когда я объявил ему, что он свободен и завтра мы отправимся с ним в сторону Пенджаба.
Слепец, пребывая в своем погасшем мире и впав в какое-то оцепенение, он ни словом не возразил на мое сообщение, ни обрадовался, не огорчился. Его волновало только одно — мой голос. Надеюсь, он не вообразил себе, что снова отправляется в райские кущи. Не стал ему объяснять про нашу предыдущую встречу. Он и так выглядел краше в гроб кладут, видимо, моя проделка не прошла для него бесследно.
— Ваше величество, — спокойно ответил я, награждая экс-шаха утерянным титулом. — У нас мало времени. Пойдемте, нам нужно успеть до отъезда привести вас в порядок, да и у меня хлопот выше крыши.
Я не кривил душой. За оставшееся время до новой встречи с Махмуд-шахом, на которой он передаст мне алмаз, оставались считанные часы. Слишком много всего нужно было успеть, обсудить, подготовить, выслушать упреки. Меня ждали непростые полсуток.
Она проскользнула ко мне в спальню в самый неподходящий момент, ближе к полуночи. Неподходящий не потому, что я спал или собирался спать. Наоборот, сна не было ни в одном глазу. И все из-за предстоящей поездки. Как раз думал о ней, весь извелся. Поэтому, считай, застала врасплох. Лихорадочный блеск в глазах, которого хватило бы, чтобы осветить небольшой аул, дрожащие руки. Или…
«Неужели решила пойти ва-банк? Взять меня в оборот тепленьким-голеньким своими красивыми руками? Начнет гонять по татами, пока не уложит на лопатки, пока я не взвою и не запрошу пощады?»
— Чего испужался? — думала, что читает меня, как открытую книгу.
Еще и ручку крендельком на бедро. И бедром этим чуть вбок качнула. А сама-то продолжала дрожать — это выглядело одновременно и трогательно-наивно, и как-то по-гребенски с их станичными, довольно-таки свободными нравами.
Мысленно я застонал. И что ей ответить? Промямлить детское: «ничего я не испуЖался⁈» Курям на смех! Сделать морду кирпичом и поощрительно буркнуть" не дождеССя!«? Или: "Вот еще!»⁈ Все — наивно, будто не мужик отвечает, а пионер в коротких штанишках. Или выбрать грубый, но действенный вариант — «развертай оглобли!»?
— Что молчишь?
А и вправду, чего это я? Время для ответа упущено. И так никакой инициативы, а тут еще и торможу.
— Чего надо? — сподобился, наконец!
— Мне⁈ — выпустила ироничную вспышку из глаз. — Ничего.
Качнула вторым бедром, делая шаг ко мне. Я нашел в себе силы из лежачего положения перейти в полулежачее.
— А вот тебеее…!
"Ну, не…! Тянет она еще! Так никаких мужских сил моих не хватит. Так она последние запасы выгребет своим тягучим и низким, вибрирующим голосом'.
— Никак не заснешь? — спросила не участливо, а с той же иронией в голосе, будто точно знала причину моей бессонницы. Уверила себя, что я должен страдать перед разлукой. Значит, страдаю! Места себе не нахожу!
— Да… — пожал плечами. Мол, ничего необычного и ничего такого, что она могла бы подумать. Или в чем была уверена.
— Обо мнеее думаешь…
И ведь не спросила. А вот так вот рубанула.
С трудом, но изобразил подобие возмущения. Подобие это выразилось в надутых щеках и выпущенном воздухе. Звук напомнил лошадиное фырканье.
— Не думаешь⁈ — глазки наивно округлила.
Это-то ладно. Она, спрашивая, оседлала меня. И юбку предварительно подтянула повыше, чтобы я почувствовал — нет уже преград!
— Аааа? — наклонилась.
«Да, что она творит⁈» — дышать стало совсем трудно. И дело не в жарком кабульском воздухе.
Её глаза были в нескольких сантиметрах от моих. Её губы были уже в нескольких миллиметрах от моих. Её ноги продолжали сжиматься вокруг моих бедер. А в глазах паника, испуг…