Уэллс помнил, как проходя сквозь толпу на церемонии в честь Дня памяти, он чувствовал на себе сотни глаз, руки тряслись, когда он доставал зажигалку из кармана и выпускал искру, которая ярко светилась во мраке. На мгновение все безмолвно уставились на языки огня вокруг дерева. Даже, когда охранники смешались во внезапном хаосе, все смогли увидеть, кого они оттаскивают.
— О чем ты вообще думал? — спросил канцлер, смотря на него с недоверием. — Ты мог сжечь весь коридор и всех людей в нем.
Было бы лучше, если бы он соврал. Его отец чувствовал бы себя легче, зная, что это случилось из-за спора. Или ему стоило притвориться, что он принял наркотики. Любой из этих сценариев был бы приятнее для канцлера, чем правда, в которой он рискнул всем ради девушки.
Больничная дверь за ним закрылась, но улыбка Уэллса застыла на его лице, как будто кто-то силой приподнимал уголки его рта. Сквозь пелену наркотиков, его мать, вероятно, думала, что его улыбка была настоящей, и только это имело значение. Она держала Уэллса за руки, и из него лилась горькая, но безвредная ложь.
Да, у меня и папы все хорошо.
Ей не нужно было знать, что они едва обменялись парой слов за все эти недели.
Когда тебе станет лучше, мы закончим читать "Закат и падение Римской империи".
Они оба знали, что никогда не дочитают эту книгу.
Уэллс выскользнул из больницы и начал бродить по палубе B, которая, к счастью, была пуста. В этот час большинство людей или учились, или работали, или были на Рынке.
Он должен бы был быть на лекции по истории, обычно она была его любимым предметом. Он всегда любил истории о древних городах, таких, как Рим и Нью-Йорк, чей ослепительный триумф был подобен только их величественному падению. Но он не мог провести два часа на уроке, где все друзья выражали свое ненужное соболезнование.
Единственным человеком, с которым он мог поговорить о своей матери, была Глесс, но, в последнее время, та была странно отчужденной.
Уэллс не знал, сколько провел времени под дверью, прежде чем осознал, что пришел в библиотеку. Он позволил сканеру проверить сетчатку глаза, подождал, пока появился текст и прижал большой палец к панели. Дверь открылась ровно настолько, чтобы Уэллс смог проскользнуть внутрь, а затем закрылась за ним с глухим раздраженным стуком, как будто сделав Уэллсу одолжение, признав его.
Оказавшись в полутьме, Уэллс вздохнул. Книги, которые эвакуировали на Феникс до Катастрофы, хранились в высоких, бескислородных контейнерах, чтобы замедлить процесс разрушения. Поэтому их читали только в библиотеке и только по несколько часов в день.
Огромный зал был скрыт от циркадного света, находясь в вечных сумерках.
Столько, сколько Уэллс себя помнил, он и его мама проводили воскресные вечера здесь. Когда он был маленьким, его мама читала ему вслух, когда он подрос, они читали вместе. Но, когда ее болезнь начала прогрессировать, и у нее увеличились головные боли, Уэллс начал сам читать ей. Они начали второй том "Заката и падения римской империи" за день до того, как она попала в больницу.
Узкими проходами он пробирался через секцию английского языка к секции истории, спрятанной в дальнем темном углу. Коллекция была меньше, чем должна была быть. Первые правители Колонии загрузили на Феникс тексты в цифровом формате, но меньше, чем через сто лет, вирус уничтожил большую часть архивов, и только книги-реликвии, оставшиеся в частных коллекциях, передавались из поколения в поколение колонистов. Однако, за последнее столетие, большую часть книг люди передали в дар библиотеке.
Уэллс присел, чтобы оказаться глазами на уровне Gs. Он прижал палец к замку, стекло, нарушая вакуум, открылось с характерным шипением. Он потянулся внутрь, чтобы взять "Закат и падение", но остановился. Уэллс хотел прочитать книгу, чтобы рассказать о содержании своей маме, но это выглядело бы так, будто он принес в ее больничную палату мемориальную доску и спрашивал правильную формулировку.
— Ты не должен оставлять ящик открытым, — сказал голос позади него.
— Да, спасибо, — сказал Уэллс, резче, чем он имел в виду. Он поднялся на ноги и повернулся, чтобы увидеть знакомую на вид девушку, которая смотрела на него. Это была ученица медика из больницы. Уэллс почувствовал вспышку гнева в этом смешении миров.
Библиотека была местом, куда он пошел, чтобы забыть о тошнотворном запахе антисептика, звуковом сигнале сердца, который далеко не является признаком жизни, казалось, что это обратный отсчет времени до смерти.
Девушка отступила на шаг и подняла голову, из-за чего ее светлые волосы упали на одну сторону.
— О. Это ты. — Глаза девушки были сосредоточены прямо на нем, будто она смотрела прямо в его мозг, срывая с него слой за слоем и докапываясь до скрытых мыслей Уэллса.
— Разве ты не хотел взять эту книгу? — она кивнула в сторону полки, где хранились "Закат и падение".
Уэллс покачал головой.
— Я прочитаю это в другой раз.
Она затихла на секунду.
— Я думаю, ты должен взять ее сейчас. — Челюсть Уэллса сжалась, но, когда он ничего не сказал, она продолжала. — Раньше я видела тебя здесь с матерью. Тебе следует принести ей это.
— То, что мой отец возглавляет Совет, не означает, что я могу нарушать правила трехсотлетнего правления, — сказал он, позволяя оттенку снисходительности затмить его тон.
— Книга будет в прекрасном состоянии в течение нескольких часов. Они преувеличивают последствия нахождения на воздухе.
Уэллс приподнял бровь.
— И они преувеличивают способности сканера на выходе? — На выходе из большинства общественных мест в Фениксе были сканеры, которые могли быть запрограммированы на любые спецификации. В библиотеке сканер следил за молекулярным составом каждого, кто выходил, чтобы убедиться, что никто не держал книгу в руках или не скрывал ее под одеждой.
На ее лице промелькнула улыбка.
— Это я поняла давно, — она оглянулась и посмотрела на проходы между книжными шкафами, после чего сунула руку в карман и достала оттуда кусочек серой ткани. — Он не дает сканеру обнаружить целлюлозу в бумаге. Она протянула кусочек ему. — Давай, возьми его.