— Что грустишь, отшельник? Твои красотки пленили здесь всех, кто в технике смыслит… Во, как затормозила славно — узнаю почерк Мальгина!
Едва Игорь раскрыл люк и выскочил из танка, как заметил приближающихся к ним Сталина и Ворошилова.
— Подтянитесь, именинники, — сказал Кульчицкий.
Игорь поспешил вытереть платком лицо и шею, одернул на себе комбинезон и встал рядом с Кошкиным и Кульчицким.
Подошедшие пожали руки всем троим.
— Эффектное зрелище, — произнес Сталин негромким голосом, в котором, как и в непроницаемом лице его, нельзя было уловить ни осуждения, ни восторга. — А не подвергаете ли вы, товарищ Кошкин, риску человека и танк таким маневром?
— Нет, товарищ Сталин. В нашей машине, с нашими водителями риска нет.
— А вы, товарищ Кульчицкий, как считаете? Ворошилов говорит — вы испытывали этот танк.
— Испытывал, товарищ Сталин, с наслаждением. Такой машины у нас не было, и я думаю — такой нет нигде в мире.
— Хорошая, значит, надежная, а во всем ли такая надежная?
Вопрос мог относиться и к Кульчицкому, и к Кошкину. Ответил Михаил Ильич:
— Главное сцепление замучило…
— Видеть свои промахи и признавать их — неплохо. Но это еще не мудрость.
— Для главного сцепления, товарищ Сталин, удалось подобрать лучшую марку стали. Надеемся, это усилит…
Небольшой шум, возникший в группе военных, привлек внимание Сталина.
— О чем вы там, Павлов? — повернул он голову. Комкор подошел:
— Старый спор, товарищ Сталин. Артиллеристы утверждают, что утолщенная броня «тридцатьчетверки» и ее форма не спасут от снарядов противотанковых пушек противника.
— Разве не обстреливали?
— Без этих спорщиков много раз. Результаты превосходные.
— Пусть обстреляют сами в вашем присутствии.
На следующий день на подмосковном полигоне «тридцатьчетверку» подвергли придирчивому огневому испытанию. С дистанции в пятьсот метров снайпер-артиллерист посылал из противотанкового орудия сорок пятого калибра снаряд за снарядом в треугольники, начертанные мелом в разных местах корпуса и башни. Пробоин — ни одной, только неглубокие вмятины в броне танка. Павлов, желая еще больше уязвить артиллеристов и увлекшись, поставил мелом крест на нижней кромке башни.
— Сюда бейте! И это вам не поддастся!
Снаряд снайпера заклинил башню.
Кошкин возмутился:
— Нечестно, товарищ комкор! Выдали нас… Знали же, что собираемся делать ограждение.
Павлов расхохотался:
— Я умышленно, чтобы ты не зазнавался. Ведь танк твой практически неуязвим для снарядов противотанковых пушек. Радуйся, Миша, — не-у-яз-вим!!
В Занках
Коварно подбиралась хворь к Михаилу Ильичу.
Был бы рядом врач или фельдшер, когда перегоняли танки, он бы уловил признаки обострения затяжной простуды. Но ни врача, ни фельдшера не было, и в Москве Кошкин к медикам не обращался — боялся, запретят вести танки на Южный завод. А конструктор хотел еще раз проверить свои машины. Танки понравились почти всем участникам смотра, и наркому Малышеву поручили подготовить проект решения Совета Народных Комиссаров о Т-34. Но нашлись скептики, которые считали, что «тридцатьчетверки» не пройдут гарантийного срока без поломок. Эти скептики могли на заседании Совнаркома сорвать решение о начале серийного производства Т-34. Доказывать им, что нет еще таких танков, которые без повреждений выдержали трехтысячекилометровую норму, не имеет смысла — скажут: новые машины обязаны.
Михаил Ильич явился к начальнику главка наркомата с предложением:
— До нормы осталось около тысячи километров, как раз до завода пройти. Разрешите, и мы отнимем у противников танка последний козырь.
— Хорошо бы, Михаил Ильич, — колебался начальник главка, не решаясь отправить колонну в весеннюю распутицу. — Но ведь устали машины и люди.
— Вытерпим! Докажем!
— Разве что без тебя, Михаил Ильич. Плохо выглядишь, тебе надо поездом.
— Ну уж нет — без меня не выйдет. Мало ли какие изъяны вскроются в дороге.
Весенний поход «тридцатьчетверок» из Москвы на Южный завод оказался не легче зимнего.
Снег ушел в землю, оставшись только в лесных дебрях пористыми бурыми островками. Но дожди зарядили хлесткие. Грязь налипала на гусеничные ленты, намертво присасываясь к тракам. Когда шли не дорогами, а полями — последними куда чаще, — бывало, то один, то другой танк тонул в раскисшей земле, и, чтобы вырваться из грязи, механики, слесари-инженеры вместе с Кошкиным становились лесорубами, клали гати.