– Песню про «Тачанку» знаете?
– Знаем…
– А ну!
Кузя улыбнулся и покачал головой, он вообще слова плохо запоминает, а я затянул вполголоса, так как знал наизусть почти все песни про революцию и Гражданскую войну:
– Неплохо. Но со слухом у тебя, дружок, не очень-то, – заметил тренер. – Посмотрим теперь, что с остальным.
Он повел нас к длинной яме с песком и, подбросив на ладони, как большое яблоко, четырехкилограммовое ядро, протянул его нам.
– Как толкать, знаете?
– Примерно… – кивнул я: по телеку недавно передавали соревнования по легкой атлетике.
А Кузя снова улыбнулся и покачал головой.
– Ну тогда толкайте как получится! – разрешил Рудерман.
Я вспомнил, как могучая Тамара Пресс, похожая на грузчика из мебельного магазина, уперев ядро в шею, откидывалась назад и, резко распрямившись, посылала снаряд вдаль под аплодисменты стадиона.
– Мужик она переодетый! – бурчал Тимофеич, он всегда подозревал окружающую жизнь в каверзах и подлогах.
Я попытался повторить движение знаменитой спортсменки, но лучше бы плюнул – дальше вышло бы.
– Суду все ясно, – поморщился тренер, посмотрев на меня с сожалением, потом повернулся к моему другу. – Теперь ты!
Петька сходил за ядром, вернулся, примерился и легко швырнул чугунный шар так, словно это был комок снега. Описав высокую дугу, снаряд глубоко зарылся в песок у дальнего края ямы. Григорий Маркович посмотрел на Кузю с радостным недоумением, словно выиграл в лотерею пылесос «Вихрь», но не может еще поверить в это чудо.
– Беру! – Он хлопнул моего одноклассника по плечу, а мне бросил небрежно: – Тебе, братец кролик, лучше в шахматы или в настольный теннис попробовать.
– Я буду только с Полуяком ходить, – твердо проговорил Кузя.
– Друг, что ли?
– Друг.
– Тогда у матросов нет вопросов. В спорте важен не результат, а участие. «Тачанку», между прочим, сочинил мой дядя Михаил Исаакович Рудерман. Слышали про такого?
– Ну да… Он друг Безыменского, – равнодушно сообщил я.
– Что? Точно! Откуда знаешь? – Тренер глянул с удивлением теперь уже на меня.
– Да так, интересуюсь…
– А ты не простой паренек!
Я не стал объяснять, откуда у меня такие сведения. Как учит Ирина Анатольевна: кто мало думает, тот много говорит. Чтобы людям, особенно девочкам, с тобой было интересно, никогда не выбалтывай все, что тебе известно, оставь на потом. Любопытство – это поводок, на нем можно водить женщину за собой, как болонку.
– И вас тоже? – осторожно уточнил я.
– Увы, увы, увы… – погрустнела она. – Я тоже женщина.
Что же касается друзей-поэтов, дело было так: однажды в нашу изостудию влетела библиотекарша Нинель Антоновна и закричала, волнуясь:
– Олег Иванович, у нас… у нас в гостях… Безыменский и Рудерман, а в зале три с половиной калеки. Это скандал! Он видел Ленина!
– Кто?
– Не важно. Кто-то из них. Ольга Петровна велела согнать на встречу все кружки и студии. Это приказ!
– И фотокружок? – ревниво уточнил Озин.
– Уже там! Мягкая игрушка тоже.
– Тогда ничего не поделаешь. Пошли, ребята!
Так я увидел знаменитых комсомольских поэтов. Рудерман был вялый, лысый и тощий, как мультяшный Кощей, да еще в очках со стеклами, похожими на лупы. Безыменский, наоборот, оказался бодрым, упитанным, лохматым. У него изо рта торчали в разные стороны прокуренные зубы. А на пиджаке было тесно от значков и медалей. Когда он размахивал руками, награды звенели. Поэты вспоминали юность, читали нам стихи, рассказывали про свою вечную дружбу и постоянно обнимались, как победители на Эльбе. Безыменский декламировал громко, завывая, гримасничая, но меня его строчки как-то не тронули, они напоминали отрядные речевки:
А вот стихи Рудермана, хотя читал он монотонно, без выражения, из последних сил, – запали в память: