– Чего вы хотите?
– Нормальный клозет.
– Это не моя компетенция.
– А чья?
– Сами знаете. – Он показал пальцем вверх.
– Вот с ним-то и будем разговаривать.
– Спятил?
– Вам решать.
И что вы думаете, через два часа приехала черная «Волга» с серебряным оленем на капоте, из нее вышел усталый человек в шляпе, а с ним два суетливых помощника. Они брезгливо осмотрели будку, даже заглянули в смрадные отверстия, покачали головами, постучали в дверь. На крыльцо не спеша явился ветеран, на этот раз в пиджаке, при параде, звеня медалями. Отошли в сторону, потолковали. О чем говорили, никто не знает, а только в день голосования все жильцы дома из шпал во главе с фронтовиком под гармошку отправились на избирательный участок, а он, промежду прочим, расположен в нашей школе. Благодаря этому в субботу, накануне выборов, мы не учимся: там устанавливают кабинки и урны с прорезями для бюллетеней и завозят продукты в буфет, чтобы, проголосовав, люди могли выпить пива, съесть бутерброд с севрюжкой или сырокопченой колбаской. А через неделю после скандала нагнали рабочих, завезли стройматериалы, и вскоре у бузотеров был не только теплый клозет в новой кирпичной пристройке, но и душевые кабины, им заодно воду в барак провели, так как унитаз на сухую не фурычит. Я как-то потом невзначай предложил Лиде: может, нашему общежитию тоже отказаться от голосования, тогда и у нас своя помывочная появится.
– Значит, не спал, подслушивал! Ай-ай-ай… – смутилась она. – Что ты еще слышал?
– Как отец тебя кулёмой обозвал. Я проснулся, когда вы ругаться начали.
– Точно? – Маман посветлела лицом.
– Точно.
– У нас рядом заводской душ. Тебе трудно сто метров пройти?
– Нет.
– Вот и нечего государственные деньги разбазаривать.
Иногда я думаю: кого Лида любит больше – меня, Тимофеича или государство?
…Дойдя до взрослой поликлиники, я свернул в Налесный переулок и поравнялся с «борделем», так местные пенсионеры, родившиеся до залпа «Авроры», называют пятиэтажку из красного кирпича с белеными наличниками. Когда я спросил дядю Колю Черугина, откуда у дома такое странное прозвище, он удивленно вскинул косматые брови и туманно объяснил, что при царе там было неприличное заведение, где занимались тем, о чем детям лучше не знать, да и взрослым тоже нежелательно.
– Дом терпимости, что ли? – деловито уточнил я.
– Откуда ты слова-то такие знаешь? – остолбенел сосед.
– Кино по телевизору показывали.
– Какое?
– «Воскресение».
– Ах вот оно как!
Странные люди! Сначала крутят в детское время по телику фильм про девушку Катюшу Маслову, соблазненную молодым князем Нехлюдовым и угодившую в результате в дом терпимости, где ее нещадно эксплуатировали богатые клиенты, но бедняжка была вынуждена терпеть (отсюда и название) приставания разных там пьяных купцов, одного из них она по ошибке отравила. Когда приговоренную к каторге несчастную Маслову уводили из зала суда, она истошным голосом закричала: «Не виноватая я! Не виноватая я!» Лида в этом месте даже всплакнула, а Тимофеич, пряча влажные глаза, буркнул, мол, нечего с барчуками вожжаться – целей будешь. После революции необходимость в таких заведениях отпала, так как девушки и женщины, став полноценными членами общества, могли зарабатывать себе на жизнь вполне приличным трудом, даже содержать престарелых родителей и пьющих мужей вроде дяди Вити Петрыкина. Теперь в этом доме общежитие, где поселилась моя одноклассница Надька Каргалина. Она прибыла к нам из Кустаная, ее мамаша пишет кандидатскую, поэтому им дали там комнату. Нельзя сказать, что я сильно заинтересовался новой одноклассницей, но в сердце у меня после переезда Шуры появилась какая-то сосущая пустота, и ее следовало скорее кем-нибудь заполнить, я стал поглядывать на новенькую. А что – симпотная! Как-то вечером Воропай, Калгаш, Виноград и я пошли прогуляться по окрестностям, как говорится, на людей посмотреть и себя показать. Когда мы проходили мимо пятиэтажного кирпичного дома с черной вывеской «Общежитие Московского областного педагогического института имени Н. К. Крупской», Виноград показал на окно под самой крышей и сообщил, хитренько глянув на меня, мол, там твоя Надька живет, и предложил слазить по пожарной лестнице – посмотреть, чем она там занимается.
– Почему это Каргалина моя?
– Ну не моя же.
– И не моя… – ухмыльнулся Калгаш.
– Интересно, а что она сейчас делает? – закатил глаза Воропай.
– Можно посмотреть, – усмехнулся Колька.
– Туда не долезешь, – засомневался я.