– Всей школой будете в пробирки плевать, охломоны! – рокотала вслед за начальницей завуч Иерихонская. – А мерзавца обязательно поймаем! Только чистосердечное признание облегчит его несмываемую вину!
И что вы думаете? Злоумышленник сам пришел с повинной, как Бернес по прозвищу Огонек в фильме «Ночной патруль». Вором оказался какой-то задохлик Крок из четвертого «В». А как все вышло? Очень просто: старший вожатый Витя Головачев вышел на минуту из пионерской комнаты, не заперев дверь, а завхоз Бокалдин забыл повесить замок на люк, ведущий на чердак. В результате Крок отделался вызовом родителей, и директриса была приятно удивлена, узнав, что его отец заведует секцией верхней одежды в универмаге на улице Энгельса. Зато Бокалдин и Головачев получили по выговору.
…И вот Морковка вошла в наш класс. Дело было на уроке алгебры, где всегда полная тишина и мертвая дисциплина. Наша математичка Галина Ахметовна никогда ни на кого не кричит, не ругается, не грозит выгнать за дверь или вызвать родителей, нет, она только прицеливается в нарушителя спокойствия своими узкими глазами и жестоко улыбается, хмуря сросшиеся черные брови, похожие на лук кочевника из книжки Яна «К последнему морю». От этого взгляда робеет, сникая, даже самый отъявленный разгильдяй, вроде Ванзевея. Почему? Понятия не имею, но когда мы проходили татаро-монгольское иго, Воропай увидел в учебнике портрет Чингисхана и аж подпрыгнул: ну просто одно лицо! С тех пор мы зовем математичку Чингисханшей.
Завидя директора, мы встали, хлопнув крышками парт сильнее, чем нужно, от радости, что хоть на пять минут вырвемся из-под алгебраического ига. Анна Марковна внимательно обвела нас своими выпуклыми черными глазами и поморщилась:
– Духота – хоть топор вешай! – Она брезгливо шмыгнула носом, маленьким и вздернутым, как у пекинеса. – Почему не проветриваете? Кто дежурный?
– Я! – ответил Расходенков, незаметно смахивая с сиденья канцелярскую кнопку, которую ему успел подсунуть Соловьев.
– На перемене проветрить!
– Так и сделаем, – кивнула Чингисханша, особой интонацией намекая, что прерывать урок из-за такой ерунды, как духота, непедагогично.
– Но я к вам по другому поводу, – повеселела Норкина. – Подарочек у меня вам, Галина Ахметовна!
– Неужели? – удивилась та, и ее кочевые брови напряглись.
– Заходи, горе роно! – приказала директриса.
В проеме показался невысокий лохматый парень с узким нездоровым лицом. На нем была старая школьная форма, такую носили старшеклассники в те давние времена, когда меня с букетом сентябрьских гладиолусов Лида привела за руку на первый урок. Тимофеич в скверике щелкнул нас трофейной «лейкой», одолженной у фронтовика Бареева (свой ФЭД появился у отца попозже), и умотал на завод, где без него электричество совсем не фурычит. Зато маман отстояла всю церемонию, выслушала все речи и всхлипывала так, словно отдавала меня чужим людям в эксплуатацию, как несчастного Ваньку Жукова. Особенно ее тронула речь тогдашнего директора Павла Назаровича, вспомнившего, как он ходил в первый класс сельской школы в лаптях, так как кулак-мироед, взыскивая с бедняков должок за семенной хлеб, отобрал у них единственные справные ботинки!
Старая форма напоминала темно-синюю гимнастерку с тремя железными пуговицами на груди и подпоясывалась ремнем с латунной пряжкой, на ней была отчеканена буква «Ш» на фоне семи палочек, напоминающих спицы, а по бокам красовались две лавровые веточки. Но главное: учащемуся полагалась фуражка с золотой кокардой. Было в старой форме что-то военное, даже командирское. Я, честно говоря, жутко завидовал старшеклассникам. Комплект нового образца, купленный мне в «Детском мире» к 1 сентября 62-го, был совсем «штатский»: серенькие пиджачок с пластмассовыми пуговицами и мешковатые брючки. Разумеется, никакого ремня и никакой фуражки. Ходили слухи, что кожаные пояса запретили, так как пряжки школьники часто использовали в жестоких драках, и когда министр узнал, сколько таким образом проломлено детских голов и выбито глаз, его долго потом отпаивали валерьянкой. А вместо замечательной фуражки с кокардой Лида напялила на мою голову синий берет с позорной пипкой на макушке.
Когда меня приняли в пионеры, среди старшеклассников еще попадались второгодники в замызганной, протершейся до дыр старой форме, видимо, доставшейся от братьев. Учителя качали головами, делали на родительских собраниях замечание, мол, что ж вы, матери-ехидны, хоть подлатайте! Но купить новую не требовали.