– Доктор Ким, у нас большое столкновение, три скорых на подходе.
– Иду, – голос врача сбился на скороговорку. – Если тошнота, температура – сразу в больницу. Документы заберите у регистратора.
И док бросил пациента не прощаясь. О Джун не обиделся, он тоже услышал тревожные сигналы скорых, врывавшиеся сквозь уже разъезжавшиеся в стороны стеклянные двери.
Шум отделения скорой помощи остался четырьмя этажами ниже. Джун невольно сравнивал пустынный коридор с суетой приёмного покоя. Почему-то думалось, что на первом этаже было спокойнее. За стонами пострадавших и больных, сутолокой обеспокоенных родственников не чувствовалось никакой казённой холодности. О Джуну показалось светлый тихий коридор засасывает его. Стоит только расслабиться и останешься здесь навсегда. Зябко передернув плечами, парень выговорил сам себе за дурацкую панику. Но после болезни матери темноволосый действительно не любил такие коридоры.
Отступать было поздно. О Джун всё же решил повидаться с девицей, которая едва не угробила байк. Может, она при деньгах. Сообщать родственникам о том, что попал в аварию очень не хотелось, а списание такой суммы с карты мимо секретаря отца точно не пройдет. Чем чёрт не шутит, может у девчонки богатые родители и они оплатят ремонт.
Из-под двери палаты 576 тянуло ледяным сырым воздухом. «У нее окно открыто, что ли?» – удивился Джун и открыл дверь.
Некрасиво раскорячившись, смешно подоткнув больничную рубаху, девчонка закинула на узкий подоконник открытого окна колено, опираясь на ручку распахнутой рамы. Тонкие руки дрожали, но сумасшедшая упорно толкало тело вверх. Не произнося ни звука, парень рванулся вперед, оттолкнув плечом слишком медленную дверь. Тренировки сделали своё дело. Ещё бы, ведь самое большое количество подборов под щитом противника – это именно о нём. Ухватив белое привидение поперёк туловища, О Джун повалился спиной в комнату.
«Хорошо, что обеими руками», – думал он в панике мгновение спустя. Белая тень в его руках вдруг обрела вес и силу. Девчонка сражалась за свою смерть отчаянно. Пару раз Джун еле увернулся от темноволосого затылка, который ещё миг и разбил бы ему лицо в кровь. Извиваясь, самоубийца размахивала во все стороны тёмными длинными волосами. Джун даже перехватить её боялся, страшась, что если хоть чуть ослабит хватку, мелкая вывернется из вынужденных объятий как змея. Что делать?
– Отпусти меня, – вдруг громко и безнадежно закричала сумасшедшая. – Отпусти! Ты не понимаешь. Мне больно!
Она кричала пронзительно, с таким надрывом, такой долго лелеемой болью, что Джун сразу понял – это не про него.
«Наконец», – с облегчением парень услышал звук распахнувшейся двери. Топот ног приблизился, и О Джуну пару раз врезали ногой по ребрам. «Ащщ, – зашипел он сквозь зубы, но девчонки не выпустил. – Еще и за извращенца приняли».
– Закройте окно и прекратите бить парня. Он спас всех от больших проблем. Похоже, кое-кто пытался выкинуться в окно.
В ответ девчонка завыла тонко и страшно.
«Вот попал», – подумал Джун и разжал руки.
Вскочившую на ноги девицу, оттерли от парня спины в белых халатах и синих куртках.
Под благодарности и поклоны темноволосого выставили в коридор, ловко закрыв перед его носом дверь.
«Не очень, то и хотел остаться, – одёрнув одежду, невольный герой попробовал расправить плечи и потянуться. – Ащщ… Больно, – плюнув на гордую осанку Джун сгорбился и заковылял к лифту.
Пропажу материнского креста он заметил только дома, принимая душ.
4
Десять дней спустя О Джун стоял перед входом в психиатрический санаторий. Аккуратное двухэтажное здание. Густой ежик газона. Изящные пёстрые клумбы между лёгких скамеек. Как стволы деревьев лёгкую крону, витые столбы поднимали к небу крытую зеленой черепицей крышу широкого крыльца. Яркие кашпо на вычурных кованых крюках по обе стороны от резной деревянной двери выплескивали вниз водопады нежных цветов. Красивое, вселяющее чувство уверенности и покоя, дорогое место. Заходить внутрь не хотелось категорически. Но на месте креста, который Джун не снимал с дня ЕЁ ухода, зияла пустота. Вернуть его было необходимо.
Мать протестантка и сына воспитывала верующим человеком. Хотя именно из-за неё десять лет назад дороги Иисуса и Джуна разошлись разом и навсегда. Слишком долго он просил, чтобы родители остались вместе. И когда дверь захлопнулась, а в ладони маленького Джуна вместо тёплых пальцев матери остался только угловатый серебряный крест, он понял, его никто не слышит. Промаявшись минуту в попытках разглядеть хоть что-то сквозь стекло красочного витража, О Джун толкнул тяжёлую дверь.