Я заглянула в эти янтарные глаза, и сердце у меня заныло от сопереживания. В них было столько боли и ожидания неотвратимого несчастья, злости и нетерпения. Очевидно, воздействие, оказанное на него Верховным, уже заканчивалось. Мой собеседник в любую секунду мог взорваться яростью и снова кинуться на прутья клетки в попытке вернуть себе свободу, чтобы броситься немедленно искать свою пару. Ведь без нее он сейчас не мог даже изменить свою ипостась на человеческую.
Я будто кожей чувствовала, как тяжело сейчас у него на сердце, какой неимоверный груз давит на него. Понимала, что его душа корчится в агонии от невозможности бежать, лететь на помощь к своей единственной и неповторимой.
— Жаль, что моего супруга сейчас здесь нет, — обиженно проворчала, — он бы сразу меня отсюда забрал. А так мне еще придется ждать, пока этот наглый бабуин отправит меня домой.
Желтые глаза оборотня удивленно расширились.
— Спрашиваешь, кто такой бабуин? — ответила я на невысказанный вопрос, — ну, понимаешь, это такой нахальный обезьян. Вот точно такой, как этот ваш… — я кивнула головой в сторону двери, и мохнатая голова моментально подозрительно повернулась в ту же сторону. Потом снова в мою, и слегка наклонилась вбок.
— А, кто такой обезьян, ты тоже не знаешь? — догадалась я. — Ничего, как-нибудь потом картинку тебе покажу.
— А я замуж вышла, — поделилась радостной новостью с новым другом. — Жаль только, что сама об этом не сразу догадалась. Никогда не думала, что однажды меня насчет семейной жизни просто поставят перед фактом. Представляешь, он надел мне на руку браслет и сказал: "Все, баста, карапузики, кончилися танцы!" Ой, пардон, сказал, что я теперь мужняя жена. Как тебе такая женитьба? Я же еще с детства мечтала: как попадется мне принц, достойный моей неземной особы, то свадьба у нас будет такая, что весь город умрет от зависти. А те, кто не умрут, еще месяц будут плакать от умиления. А тут бац! "Ты — моя жена!" Нет, я, конечно, сопротивлялась, — похвалилась я своей несгибаемостью, потом погрустнела, — так он мой дом чуть не развалил, представляешь. Ну как тут устоишь против таких аргументов?
Я уверена, что половину из того, что я вещала Догеру, он не понимал, но мне это сейчас и не нужно было. Главным было то, что он слушал, пока не проявляя никаких признаков агрессии. Поэтому болтала, что в голову придет.
— А теперь его ваш главный услал искать женщину, — осторожно произнесла я, из-под ресниц поглядывая на зверя, который сразу же напрягся и поднялся.
Я снова ощутила, как волна боли захлестнула его, и волк тихо застонал от отчаяния, толкнув лбом прутья клетки. Мне так захотелось его хоть немного утешить и ободрить. Да хоть прикоснуться к его лохматому взъерошенному меху… Я так явственно представила себе, что осторожно глажу волка, что даже моя ладонь будто наяву ощутила прикосновение к мягкой шелковистой шерсти.
Стон прекратился, и волк удивленно обернулся. Потом снова сел и уставился на меня.
— Я знаю, что это твоя женщина, — сообщила я ему. Зверь прищурился, внимательно следя за каждым моим движением. — Поэтому, ты уж извини за правду, но если бы я была на ее месте, то ничуть не обрадовалась бы, когда вернулась домой. А что она вернется, так это точно, — еще один жалобный взгляд в мою сторону, — мой супруг привезет ее, в этом нет никаких сомнений.
Я оглядела волка недовольным взглядом:
— А вернувшись, вместо любимого мужа, она увидит… это, — я осуждающе покачала головой, — грязное и лохматое. Я бы на ее месте после такого неуважения к себе тебя лет пять бы в постель свою не допускала.
Оборотень обиженно отвернулся и несколько раз шаркнув задними лапами в мою сторону, как говорится, "станцевал танец презрения". Потом лег на пол и, положив на вытянутые лапы голову, затих.
Обижается — это хорошо, значит, понимает, что его поведение далеко от идеального.
А пока он негодует, я немного подумаю, как дальше беседу построить. Машинально достала мобильник. Как всегда в такие минуты, когда мне нужно было решить, как поступать дальше, мне нужна была музыка.
Под волшебный голос Алессандро Сафины, воспевающего божественную Луну, я надеялась найти хоть какой-то выход. С сожалением понимаю, что полчаса, отведенные мне Верховным, стремительно утекают, а воз, как говорится, и ныне там. Неужели не появится хоть тонюсенькая нить, способная притянуть человеческую ипостась запертого в клетке и в зверином теле, оборотня? Неужели?
Как и в тот раз, когда представляла, что глажу густой теплый мех, так и теперь я, зажмурив глаза, изо всех сил представила, как невесомая, переливающаяся всеми цветами радуги, прочная нить потянулась от меня к огромному зверю, и я как заклинание несколько раз произнесла: «Поговори со мной!»