Конечно, это было не совсем приятное известие, но я принялся успокаивать пилота, горячо убеждая его в том, что в нашем штабе сидят отнюдь не оловянные головы, и посему они не стали бы посылать такую большую эскадру на заведомо провальное предприятие. Мои слова, однако, Амагаи не успокоили. Как мне стало известно, своими подозрениями мой приятель поделился также и с Минору Гендой. Чем закончился этот разговор, мне неизвестно, больше с Амагаи я не общался, хотя при мимолетных встречах с ним я видел, что он подавлен еще больше, чем после разговора со мной. Видимо, это его состояние и послужило причиной его скорой и нелепой смерти. Когда наше соединение подошло к Мидуэю и стало поднимать в воздух боевые самолёты, его В5N, стартовавший в авиагруппе "Акаги" третьим по счету, при взлете с палубы вдруг потерял скорость и рухнул в море. Все члены экипажа торпедоносца погибли, включая Амагаи, и причин аварии установить так и не удалось, потому что обломки самолета, раздавленного мощным форштевнем авианосца, мгновенно пошли ко дну…"
Стеннингтон изучал каждую букву "манускрипта" Итагаки в этом месте чуть ли не с лупой в руках, потому что был твердо убежден в том, что расследование причин гибели Ясудзи Амагаи никак не входило в планы капитана второго ранга Минору Генды, и сам Мицуо Итагаки каким-то шестым чувством понимал это тоже, потому что не стал приставать с опасными расспросами к своему командиру сразу же после катастрофы со своим приятелем-пилотом. Однако, как стало видно дальше, англичанин несколько ошибался. Итагаки в конце концов оказался не столь проницательным, как в его положении следовало. То, что Стеннингтон прочитал дальше, прямиком выводило Минору Генду в разряд самых ловких шпионов мира, и будь у Стеннингтона чуть больше оснований доверять этой книжке, другие документы совсем не потребовались бы — в конце концов смерть самого Итагаки абсолютно ничем не отличалась от смерти Амагаи, хоть со стороны и выглядело все совершенно по разному.
"…Первая бомба упала рядом у борта "Акаги", — продолжает Итагаки несколько страниц спустя, — и гигантский столб воды окатил мостик. Вторая попала в задний срез центрального лифта и взорвалась в ангаре внизу. Там она смела все — самолеты, цистерны с бензином, бомбы, торпеды, людей… Попадание третьей бомбы застало меня лежащим ничком на палубе, так как из-за сильного сотрясения корабля, вызванного предыдущим взрывом, нас всех сбило с ног. Очередная бомба прошила корабль насквозь и взорвалась, видимо, в воде под днищем, потому что звука взрыва почти не было слышно. Наконец вой авиационных моторов стих, и я мог оглядеться. На мгновение наступила странная тишина, но это мгновение показалось мне целой вечностью. В обычных условиях попаданий двух бомб было совершенно недостаточно для того, чтобы вывести из строя такой гигантский корабль. Но "Акаги" был застигнут врагами в тот несчастный для любого авианосца момент, когда егополетная палуба была заполнена вооруженными и заправленными под завязку горючим самолетами, а другие самолеты в том же состоянии находились ниже. К тому же у нас не было времени вернуть крупные 800-килограммовые бомбы обратно в погреба, и они лежали в ангарах и на палубах рядом с самолетами… Вызванные огнем и детонацией взрывы боеприпасов и бензина, а также вспыхивающие один за другим самолеты, стоявшие крылом к крылу на открытой палубе, вскоре превратили наш "Акаги" в сущий ад…
Я поднял голову и огляделся. За кормой горели также пораженные американскими бомбами "Кага" и "Сорю". Рядом со мной оказался Минору Генда. Он посмотрел на ближайший к нам "Сорю", окутанный огромным облаком черно-белого дыма, затем повернулся ко мне и лаконично сказал: "Мы проиграли…"
Я несказанно удивился ледяному спокойствию своего командира в данный момент — рядом с нами, глядя на пылающие обломки своих самолетов, рыдали немногие оставшиеся в живых пилоты. Но Генда, казалось, и не думал расстраиваться. Сначала я поразился величию его самурайского духа, но только много позже понял истинный смысл произнесенных им слов. Когда он сказал мне это ужасное "МЫ ПРОИГРАЛИ", то имел в виду нечто бесконечно большее, чем поражение в одном только лишь сражении. Он имел в виду то, о чем никто из нас в тот момент не мог догадываться…
…В результате попаданий бомб "Акаги" получил смертельные повреждения. На нем бушевал сильнейший пожар, потушить который мы своими собственными силами были не в состоянии. В пробоины, проделанные взрывом третьей американской бомбы, с ревом врывалась вода, и авианосец стал крениться на правый борт. Вокруг корабля плавали сброшенные взрывами боезапаса в море люди, кругом валялись убитые, и обожженным и искалеченным было несть числа. Один из таких несчастных, когда я приблизился к нему, капитан 3-го ранга Хисао Агава, бормотал в бреду что-то бессвязное. Одежда на нем почти полностью сгорела, и обе ноги у него были перебиты осколками. Я понял, что помочь ему уже совершенно ничем не смогу, и собирался ретироваться, как капитан внезапно выкрикнул мое имя и подозвал меня к себе.
— Скажи адмиралу… — страшным голосом прохрипел он, — что Сигунда — предатель. Я слышал, как он передавал по радио…
Закончить Агаве не удалось — смертельные судороги сотрясли его обожженное тело, и он затих. Я быстро помолился за его душу, но страшные слова, произнесенные капитаном, наполнили меня ужасом. Муичи Сигунда — командир дивизиона связи на "Акаги". ЧТО имел в виду Агава, заявив, что Сигунда — предатель? Я поглядел в сторону радиорубки, но не увидел ее — она была полностью снесена за борт взрывом торпеды стоявшего рядом с ней самолета. Вместе с радиорубкой наверняка погиб и командир дивизиона, потому что его тела так никогда никто и не отыскал…
Много позже, когда немногих уцелевших пилотов и офицеров переправили с тонущего авианосца на эсминец "Новаки", и вся эскадра взяла курс обратно на Японию, я поделился с капитаном Гендой странным сообщением погибшего Агавы. Генда спокойно выслушал меня, а затем ответил:
— Это хорошо, что ты передал мне эту информацию. Однако я хочу, чтобы ты запомнил раз и навсегда — на японском императорском флоте не может быть предателей, и тем более — американских шпионов. Так что к этому делу нужно подходить очень осторожно, в любом случае — это компетенция контрразведки, которая проведет расследование гораздо более профессионально, нежели мы с тобой. Я приказываю тебе молчать об этом, а также пресекать подобные разговоры, подрывающие боевой дух наших воинов, от кого бы они не исходили.
И он, безусловно, был прав. Ничего хорошего распространение подобных слухов никому бы не принесло. Сигунда, который до своей гибели имел репутацию храброго воина и блестящего специалиста, посмертно получил орден "Букосё" I-й степени. Мои подозрения по поводу порядочности лейтенанта были необоснованными, навеянными предсмертным бредом умирающего Агавы, и больше мы ни с Гендой, ни с кем иным к этому вопросу не возвращались…"