Я недолго лежал в обмороке, максимум несколько минут. Посреди лба выросла здоровенная шишка, которая немного кровоточила. Я снял рюкзак, через него прошел осколок, и он почернел, но, судя по всему, спас мне жизнь. Осколок прорвал ткань, продукты и даже разломил надвое запасной магазин так, что ни один патрон не взорвался и бинокль не разбился, только по счастливой случайности немного покорежился. Я не мог посмотреть, что у меня со спиной, видимо ничего серьезного; потрогал рукой: там побаливало, крови, скорее всего, не было. Я скатился метров на пятьдесят и очутился под деревьями в безопасности; только наверху ухал обстрел. Мой напарник, вероятно, был где-то поблизости, я видел, как он тоже прыгнул с уступа, где стояла деревня. И тут меня разобрала злость на наших офицеров, которых задурили нас, как доверчивых новичков: противник знал, что долго не продержится, решил отступить ночью в соседнюю долину и подготовить свою артиллерию в ожидании нас, не теряя ни единого человека. Ночью к ним тоже, видимо, подошло подкрепление, и наверняка тоже танки и орудия. И они нашли им отличное применение. Это было тем более досадно, что мы не сделали ни одного выстрела и не увидели ни одного из этих мерзавцев. Ожидание было им только на руку.
До меня добрался напарник, осколок попал ему в руку, и кровь лилась рекой. Я помог ему перевязать рану, и мы начали спускаться. Спускаться было гораздо труднее, чем подниматься, по крайней мере, что касается первой сотни метров по направлению к дороге: нужно было цепляться за деревья и кусты, чтобы не поскользнуться. Иногда парень терял равновесие, непроизвольно пытался схватиться больной рукой и тут же падал с громким воплем.
В конце концов дошли до дороги. Когда мы спускались, нам навстречу, поднимаясь, проехали два джипа и бронетранспортер; увидев нас, они притормозили. Мы объяснили им, что произошло, в бронетранспортере сидел офицер, который разразился потоком ругательств еще до того, как задал вопрос:
— Так вы отбили эту гребаную деревню или нет?
— Да, но…
— Никаких «но». Наверху еще остались наши?
— Да, да, конечно…
Я представил себе ребят, попрятавшихся, кто как мог, по разрушенным домам или под деревьями.
— Тогда мы победили.
— Да, но там нельзя оставаться. Местность слишком проглядывается, укрытий нет, и артиллерия их лупит.
Офицер на минуту задумался. Его бронетранспортер стоял на узкой горной дороге, и он не знал, как с ним поступить.
— Вы двое, залезайте, спускаемся.
Понадобилось минимум десять минут, чтобы развернуться, поскольку дорога была очень узкой. На каждом повороте колеса бронетранспортера зависали над пропастью. Мы сели в джип на заднее сиденье. Стали спускаться, и тут из леса вылезли еще двое. Одного ранили в плечо, у другого лицо было залито кровью: осколок прошелся сбоку по черепу и чудом лишь разорвал кожу. Мы взяли их с собой в джип и на полном ходу понеслись вниз, обогнав бронетранспортер и другой джип, которые ехали посмотреть, будут ли спускаться другие ребята. Эти двое сидели с бледными лицами, не говоря ни слова. Они смотрели в одну точку, и я подумал, что тот, кого ранили в голову, уже несколько минут назад потерял сознание.
Внизу с другой стороны долины все бурлило. Джипы, гражданские машины и грузовики разъезжались в разные стороны, приезжали, уезжали. Цирк с конями. Штаб расположился в комиссариате полиции. Несмотря на наши раскрашенные зеленые лица, никто на нас не обращал внимания. Рядом устроили походный госпиталь: пункт Красного Креста с двумя машинами скорой помощи. Я проследовал в штаб за офицером, а ребята отправились в медпункт. В большой комнате над картами стояли начальники и прочие важные люди, шум, крик, курьеры снуют туда-сюда, но вместо впечатления строгого порядка создавалось ощущение, что все это — сплошная импровизация, что нет ни согласованности, ни плана, ни цели. Сплошной маскарад вроде моей раскрашенной физиономии. Офицер, который меня привел, попросил рассказать мою историю другому офицеру, огромному, тучному, потному, в заляпанной форме и со здоровенным пистолетом, высовывающимся между складками жира. Он не удивился и сказал: