— Прости, больно?
— Не больнее, чем тебе, — усмехнулась она, кивнув на мое лицо.
— Да, ты классно меня приложила, — улыбнулся я, осторожно ощупывая скулу. — Что там? Будет синяк, наверное?
— Там такая четкая багровая ладонь, очень красиво получилось, — в глазах Елены уже плясали смешинки.
— Мда… Ну что ж, заслужил, наверное.
— Заслужил, — она снова стала серьезной. — Что на тебя нашло?
— Сам не знаю. Увидел, как вокруг тебя вьется этот… Потом еще и поцелуй… И голову сорвало.
— Иннокентий? — Изящные брови Елены удивленно взлетели вверх. — Да он вокруг всех девушек вьется! Это наш местный общий поклонник, совершенно безобидный и немного не от мира сего. Он забудет обо мне уже завтра.
— Но он подарил тебе дорогую вещь! — возразил я. — И ты приняла! Для большинства мужчин это значит согласие. Причем, на многое.
— А для него нет. Он очень богат. Не сам, конечно, его родители. Он хороший человек, добрый и наивный, как ребенок. И всем девушкам дарит сапфировые серьги. Его отец владеет несколькими ювелирными магазинами. Но Кеша почему-то любит именно сапфиры. Конечно, я взяла, иначе он ходил бы печальный весь вечер и плакал, а серьги выбросил бы. У всех девушек тут уже есть такие же сережки. А у некоторых и не по одной паре.
— Правда? — я был ошарашен. Как я мог предположить такое?
— Конечно. Вон, смотри, как вокруг него все хлопочут. Его тут все знают, даже охранники. И не прогоняют — вреда от него нет, а искреннее восхищение всем приятно. От кого-нибудь другого я бы не приняла подарок.
— И от меня?
— От тебя тем более! — фыркнула она.
— Почему? — я был уязвлен.
— Потому что для большинства мужчин это значит согласие. На многое, — вернула она назад мои слова. — А тебе и согласие не требуется — все решаешь сам, не считаясь с окружающими. Если от тебя еще и подарок принять, то вообще будешь считать меня своей собственностью.
— Хм… Хорошего же ты обо мне мнения!
— Пока не очень хорошего, ты прав.
— Как же мне его изменить?
— Неплохо было бы сначала извиниться перед Кешей, как ты думаешь? — она строго смотрела на меня, и сейчас я видел не стриптизершу в прозрачной накидке и невидимом белье, а суровую учительницу, серьезного тренера, с которым шутки плохи.
— Как скажешь, — покорно кивнул я и двинулся в сторону гримерки. Для меня такое послушание было очень странным. А то, что девушка указывает мне, что надо делать, и вовсе нонсенс. Все мои прежние женщины был красивы, воспитаны и слушались меня во всем. Я не специально выбирал таких — это получалось как-то само собой. Для меня женщина — милое существо, которое нужно любить, оберегать, и вести по жизни за ручку. Всех это устраивало. Но сейчас моя ноющая скула доказывала, что бывают женщины с таким характером, который даже мне может оказаться не по зубам. Интересно, она такая же страстная в постели? Так. Не думать пока об этом.
В гримерке полуголые девочки кружили около Иннокентия, а тот развалился на диванчике и выглядел абсолютно счастливым. Увидев меня, испуганно вскочил.
— Иннокентий, меня зовут Максим, — представился я ему, пожимая пухлую вялую руку. — Я очень сильно сожалею, что ударил вас.
— Но зачем вы это сделали? — тонким голосом спросил он, глядя на меня чистыми наивными глазами, не замутненными высоким интеллектом.
— Простите, не разобрался в ситуации. Я увидел, как вы разговариваете с Еленой, и решил, что вы назойливый поклонник, от которого она никак не может отделаться.
— Что вы! — воскликнул он искренне. — Это совсем не так! Нет, я поклонник, это да, она ведь так танцует, так танцует!
— Вы правы, теперь я это хорошо понимаю, — улыбнулся я его искреннему восторгу. — Елена объяснила мне, что вы не хотели сделать ничего плохого…
— Конечно, как я мог! Это же богиня сцены! Она лучшая…
— Эй, Кеша, а еще совсем недавно ты говорил, что я лучшая, — капризно прервала его Валентина.
— Ты тоже! — Иннокентий мило покраснел и переключился на других девушек. — Ты тоже самая лучшая!
Елена в это время надела пальто и сапожки, и мы потихоньку покинули гримерку.
— Теперь твое мнение обо мне поменялось в лучшую сторону? — спросил я ее, пока мы шли на выход.
— Немного, — кивнула она. — Молодец, что извинился, у нас обидеть Кешу считается дурной приметой.
— Сегодня ты позволишь тебя проводить?