Неловкое молчание.
Готье-Монвель. Вы думаете, человек, который прочел подряд две сотни романов, в состоянии запомнить каждый? Хотел бы я посмотреть на вас на моем месте!
Фоссер. А я и есть на вашем месте! Мне тоже дали эти двести романов.
Готье-Монвель. Ну, предположим, я спутал вашу "Зиму в Гватемале" с полусотней других таких же нудных опусов, которые точно так же не произвели на меня ни малейшего впечатления. И что это меняет?
Шариу. Да, что это меняет? Достаточно прочесть три страницы вашего Бовэ — и больше не надо, ты все понял, вернее, не понял ничего, потому что это антироман, антилитература, от которой тошнит нормальных читателей, привыкших к нормальной литературе.
Клодина Ле Галлек. Отдайте мне должное, Микаэль: я сразу же призналась, что не читала эту книгу.
Фоссер. А "Трудные роды", дорогой председатель, и вы, дорогой генеральный секретарь? Не уверен, что вы хотя бы перелистали этот роман, который превозносите до небес! А вот я его прочел и сейчас удивлю вас: это лучшее, что опубликовал Рекуврер на сегодняшний день. Хотя, конечно, созданная им картина провинциальной жизни — попросту жалкая копия "Госпожи Бовари". (Обращаясь к Готье-Монвелю). Но поскольку в этом году премию должен получить автор вашего издательства, вы вытягиваетесь по стойке "смирно" и послушно выполняете то, за что вам заплачено.
Готье-Монвель. Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно!
Фоссер. Какие слова? "Вытягиваться"? По стойке "смирно"?
Готье-Монвель. Возьмите свои слова обратно!
Фоссер. Ладно, не сердитесь, я беру их обратно! (Иронически.) Все знают — вы не продаетесь.
Клодина Ле Галлек. Дорогой Микаэль, вы выдвигаете против моих друзей — сейчас я на их стороне — серьезные, более чем серьезные обвинения...
Фоссер (сладким голосом). Я не собирался никого оскорблять...
Готье-Монвель. Я это учту.
Фоссер. Примите мои извинения.
Готье-Монвель. Принято.
Клодина Ле Галлек. На вашем месте, Жан-Поль, я их не приняла бы. Или, по крайней мере, не спешила бы с этим.
Готье-Монвель. Ну зачем вы так? Христианское милосердие...
Фоссер. Христианское милосердие! Вот чудеса! Я и не подозревал, Жан-Поль, что нам знакомо это понятие! (Пауза.) Хотите — верьте, хотите — нет, но иногда по ночам я думаю о вас. И задаюсь вопросом...
Готье-Монвель. Ну-ну?
Фоссер. Всякие там бонусы и процентные отчисления, которые вы получаете в "Вожла", должно быть, составляют кругленькую сумму?
Готье-Монвель. К чему вы клоните? Хотите заставить меня признать, что мои бонусы и процентные отчисления завышены? Вы это имели в виду?
Шариу. Если бы кто-то решил составить список пятидесяти самых популярных современных писателей, Жан-Поль занимал бы в нем одно из первых мест. И, по-вашему, издатель должен был предложить ему чисто символические бонусы, словно романисту с трехтысячным тиражом?
Готье-Монвель (Шариу). Спасибо!
Клодина Ле Галлек. Если наши издатели проявляют заботу о нас, это нормально, тут нет ничего предосудительного...
Фоссер. Проявляют заботу? Ходят упорные слухи, что вы получаете в своем издательстве такие же бонусы, как Жан-Поль у "Вожла". А между тем, дорогая Клодина, в списке, о котором говорил Александр, ваше имя следовало бы искать в самом конце...
Клодина Ле Галлек. То есть как?
Фоссер. И это делает вам честь! Поскольку доказывает, что директор "Пресс дю Шеналь" не соразмеряет свою... заботу о вас с вашими тиражами.
Клодина Ле Галлек. С моими тиражами? Да я хоть сейчас могу привести вам точные цифры...
Фоссер (пожимая плечами). То же самое можно сказать и об Александре, поскольку, если верить сплетням, продажи его книг в "Гранадосе" покрывают только треть выплачиваемых ему авансов...
Готье-Монвель. Александр, не отвечай ему! Это отвратительно! (Пауза.) Есть поговорка: у сердитого колбасника фарш горчит.
Шариу. Но я могу ответить и горжусь этим! Человеку, который написал одиннадцать романов, два сборника новелл и пьесу, не подобает отмалчиваться! И вот что я отвечу: популярность и авторитет не сводятся к цифрам в гонорарной ведомости.
Клодина Ле Галлек. Вот я, например, когда мне в "Пресс дю Шеналь" выдают отчеты о продажах, даже не читаю их. Я кладу их в папку со счетами за электричество и телефон!
Готье-Монвель. Ваши истории про звонкую монету никому не интересны.
Фоссер (наливая себе бокал шампанского). Это не мои, это ваши истории про звонкую монету.
Шариу. Это непристойно!
Фоссер. Александр, мы здесь среди друзей, среди собратьев. Сказанное не выйдет за пределы этой комнаты.
Шариу. У вас ограниченный ум и логика узколобого мещанина.
Фоссер. Но сегодня узколобый мещанин взбунтовался. Ваши тайные сделки, закулисные махинации, недостойная возня, постыдный торг — с этим покончено! Покончено раз и навсегда!
Клодина Ле Галлек. Мне правда жаль, что я не прочла "Зиму в Гватемале". Если Фредерик Бовэ в будущем году...
Фоссер. Не в будущем, а в этом.
Готье-Монвель. Дорогой Микаэль, чем объяснить это словоизвержение, этот демагогический пафос, эту внезапную жажду справедливости? Если ваши упреки обоснованны, почему вы молчали до сегодняшнего дня? Как-то странно получается...
Фоссер. Долгое время я верил, что стану вашим Моисеем и поведу вас в Землю обетованную. Шесть лет длился этот сон. Сегодня настало пробуждение.
Готье-Монвель. Вы хотели стать нашим Моисеем? (Вкрадчиво.) Скажите, Микаэль, разве за всю историю нашей премии хоть один роман получил ее... без должных оснований? Назовите мне хоть одного лауреата, который не возвышался бы над толпой посредственностей! Встаньте! В этом шкафу (показывает на шкаф) — все книги, когда-либо получавшие Констановскую премию. Найдите среди них хоть одну, за которую пришлось бы краснеть!
Фоссер. Хоть одну? Да их тут полшкафа! Вы уже девятнадцать лет состоите в жюри Констановской премии и тринадцать лет возглавляете это жюри — и вам самому не смешно, когда вы говорите об обоснованности вашего выбора? Конечно, вы присуждаете премию только достойным, но наиболее достойными почему-то оказываются те, кто издается в "Вожла", "Пресс дю Шеналь" и "Гранадосе"...
Готье-Монвель. Потому что лучшие книги выходят именно там! Если бы я не был твердо убежден в этом, я не голосовал бы за них. Просто не смог бы. Мое нутро воспротивилось бы этому. Впрочем, за девятнадцать лет я три раза голосовал за книги, вышедшие в других издательствах.
Фоссер. Целых три раза? Подумать только...
Готье-Монвель. Если мне попался талантливый роман, для меня совершенно не важно, где он опубликован.
Клодина Ле Галлек. Это как с платьем. Когда я вижу в витрине на Фобур-Сент-Оноре красивое платье, то покупаю его, если оно мне нравится, и для меня совершенно не важно, кто его сшил!
Фоссер. И вы воображаете, будто вам поверят? Вы ходите с гордо поднятой головой (глядя по очереди на каждого), потому что издатели не переводят вам деньги на счет в швейцарском банке — по крайней мере напрямую... — и потому что вам не суют конверты в карман. Ну и что? Есть разные способы продаваться, и все они вам хорошо знакомы. Раздутые бонусы, премии под видом гонораров за предисловия или вознаграждений за участие в рекламной кампании, публикация сборников статей, ничем не оправданное переиздание ранних произведений и наконец самый жирный кусок — собрание сочинений. В общем, выбор большой.