А вообще Абидов советует ей остаться при университете, поступить в аспирантуру. Только вот Хайдар… Ни о чем и слышать не хочет — только о свадьбе. Ее будущий свекор, оказывается, решил за нее: после свадьбы она поживет в кишлаке. Как-то Хайдар полушутя-полусерьезно спросил ее:
— Отец предлагает тебе после университета должность директора школы. Как ты к этому отнесешься?
Слова о директорском кресле Латофат приняла как шутку. Шуткой и ответила:
— Что же, не стану отказываться, но с одним условием: если в руководимой мною школе вы согласитесь. быть учителем!
— А найдется место для кандидата наук в вашей школе?
— Выходит, вам, товарищ кандидат наук, место в городе, а мы, простые смертные, должны прозябать в кишлаке?
Хайдар обнял ее за плечи, рассмеялся:
— Годик-другой, не больше, милая! Родителей тоже можно понять. Хочется, чтобы невестка пожила немного рядом, показала себя, так сказать, примерной хозяйкой!
Нет, Латофат не боится кишлака, она родилась и выросла там, и родителей его готова понять. Только вот жаль начатых с Абидовым работ, да, признаться, и разговоры об аспирантуре ей не безразличны.
Латофат вздрогнула: кто-то постучал в дверь,
— М-можно? — Сакиджан Абидов стоял на пороге и виновато теребил отрастающую щетину усов. — А вы, ок-казывается, под ст-трожайшим запретом. Г-грозят п-позвать милицию, если задержусь. Так что п-прошу на минутку в-выйти. П-подожду вас на улице.
Абидов ждал ее на той самой скамейке у фонтана, где недавно она сидела с Хайдаром. Увидев девушку, вышедшую из подъезда, он вскочил, зачем-то подал руку, хоть сегодня виделись уже. И сразу спросил:
— Ну и как? П-поговорили?
— Поговорили. Остается все по-прежнему. Будет свадьба. Вот и все.
— По-поздравляю! — с деланной веселостью воскликнул Абидов. — Т-той на весь мир! Песня яр-яр! Бой барабанов! С-счастливые влюбленные за шелковым занавесом! И п-прощай, наука, прощай, университет! А тут не успела повернуться, как новый той — родился первенец! Н-ну и в итоге счастливейшая мать-героиня в окружении г-галдящих отпрысков! П-поздравляю! — Абидов сделал такой стремительный вираж вокруг фонтана, будто вместо ног у него выросли колеса. Скрестив руки на груди, остановился перед девушкой. — П-поражаюсь! Да появятся ли у нас, наконец, истинные таланты, люди, готовые принести блага жизни в жертву великим целям? Только вас я считал способной студенткой среди всех этих бездарностей. А вы?.. — Абидов разгорячился и совсем перестал заикаться. — А вы — нет чтобы думать о науке — все та же мечта о свадьбе, о детишках! Речь идет о большом, благородном деле, о долге! Неужели так и не поняли этого? Ведь от вашей работы зависит будущее узбекского хлопкороба, великого труженика! Может, сомневаетесь в успехе наших начинаний.
— Дело не в сомнении.
— Сейчас мои слова могут показаться только мечтой. Но пусть даже это пока несбыточная мечта, все же мечта благородная и заслуживает того, чтобы посвятить ей жизнь! Неужели вы, с вашим умом и сердцем, не в состоянии понять таких вещей? Были бы просто красивой куклой, стал бы я уговаривать вас?
Латофат еще ниже склонила голову:
— Я-то понимаю, домладжан, а вот вы…
— Так в чем же дело, черт побери? Держит страх, что этот ваш… сынок раиса, если свадьба задержится на год, женится на другой?..
— Не надо, — еле слышно проговорила Латофат. — Бесполезно…
— Ну в таком случае, раз бесполезно… мы выходим из игры!
Абидов стремительно крутанулся и помчался прочь, споткнулся обо что-то и скрылся в темноте.
Латофат, сжав виски ладонями, еще долго сидела в опустевшем скверике.
Глава четвертая
1
Приглашение на защиту диссертации для Атакузы не новость. Но сегодня защищается его собственный сын, — наверно, потому и взволнован так знаменитый раис. Да к тому же еще вчерашняя нелепая стычка с дядей тоже не дает покоя.
Атакузы приехал на машине вместе с дочерью и будущей невесткой. Девушки заглянули по пути на базар, купили целую охапку цветов. Вид у них был очень эффектный — обе в одинаковых алых атласных платьях, в черных лакированных туфлях, у обеих в руках букеты. Когда Атакузы в сопровождении двух юных красавиц подходил к зданию института, все обернулись в их сторону, а молодые люди, курившие у входа, посторонились, уступая дорогу.
Зал, где должна была проходить защита, оказался внушительным, просторным, светлым, да еще и с глубоким куполом, который удваивал его объем.
Хайдар стоял на сцене. С помощью Кадырджана он развешивал какие-то диаграммы и чертежи со столбцами громоздких цифр и формул, о которые сам черт мог сломать зубы! Кадырджан, увидев родичей, помахал рукой. Хайдар лишь кивнул, — видимо, ему было сейчас не до приветствий.
В огромном зале, окнами выходящем во двор института, было еще малолюдно. Атакузы сел поближе к широким окнам. Потрогал откидную доску-пюпитр. С потеплевшей душой, с гордым сознанием предстоящего события смотрел на входивших людей. Все это были ученые — о том говорили их лысины, очки на бледных, нервных лицах, небрежная, даже неряшливая одежда… С тем же горделивым чувством он незаметно оглядел дочь и будущую невестку.
Тахира так и сияла, кругленькое белое миловидное лицо порозовело, радость переполняла ее. Она то и дело поправляла едва достающие до плеч черные как смоль волосы, вертела головой — оглядывала зал, будто пришла не в научное учреждение, где должна решаться судьба брата, а в театр на премьеру. Латофат была полной ее противоположностью. Сидела, сложив на коленях смуглые руки с накрашенными хной тонкими пальчиками, задумчиво уставясь большими грустными глазами в сад. Ох уж этот ее печально-задумчивый вид! Казалось, пришла сюда не затем, чтобы разделить радость близкого человека, а лишь по принуждению!
«Что это она? — Атакузы с трудом подавил шевельнувшуюся в груди неприязнь. — О чем печалится? Не принесла бы несчастья в мой дом эта ее красота…»
Мысли Атакузы перебила Тахира:
— Дададжан! Джамал-ака идет.
Джамал Бурибаев шел в окружении нескольких таких же солидных, представительных мужчин.
Атакузы не успел подняться — Джамал Бурибаев прибавил шагу и был уже рядом.
— Эге, сам раис-ака пожаловали! Превосходно!
Бурибаев все еще был привлекателен. Если, конечно, отбросить заметную уже седину и некоторую полноту стана. Он наклонился к Латофат:
— Как поживаешь, дочь моя?
Латофат внезапно побледнела и так же внезапно залилась краской.
А перед Бурибаевым уже расшаркивался долговязый человек в огромных очках.
— Прошу вас пройти вперед, товарищ Бурибаев, прошу. О, и вы здесь, раис-ака!.. Прошу и вас, пожалуйста, вперед…
Это приглашение было, конечно, лестно. Однако Ата-кузы не последовал за Джамалом Бурибаевым. И, как оказалось, к лучшему. По рядам, как ветер, прошел легкий шумок, и в зал торжественно вступили члены ученого совета во главе с директором института Артемом Прохоровичем Поликарповым. Но прежде чем подняться на сцену, директор задержался возле Атакузы.
Раис хорошо знал Поликарпова с самого детства. Он был сыном Прохора, чудаковатого старика, который служил егерем в лесничестве, по соседству с кишлаком Атакузы. Бывало, вместе играли в костяшки. Так что и Артем Поликарпов, который вот уже несколько лет руководит институтом, конечно, помнил Атакузы. Но дело было не в этом. Он, директор, в эту минуту в зале, переполненном учеными, так выделил Атакузы, оказал ему высокую честь! Вот что главное! И члены ученого совета, увидев такое уважительное отношение директора к Атакузы, не остались безразличными. Их строгие лица милостиво заулыбались, кто-то даже пошутил: «Эге, сам раис-ака прибыл, значит, угощение будет отменным!» И Вахид Мирабидов, помолодевший, улыбаясь круглым, сияющим как полная луна лицом, подмигнул: «Все идет преотлично, можешь не волноваться!»