Тут подходит к нему Клава с жалобной книгой в руках, чтобы он выбрал себе еду. А он, не глянув даже на книгу, произносит:
— На первое дадите мне рисовый суп, на второе — биточки с томатным соусом, на третье — компот…
Клава прямо ахнула:
— Как же вы без жалобной книги наизусть угадали все наше меню?!
— По пятнам на скатерти все можно сказать!
Ну как же не обследователь? Я немедленно подаю команду: скатерть переменить, солонку сюда почище! Послать купить за мой счет банку горчицы: пускай жрет!
А Клава уже несет ему тарелку супа. И он ей навстречу: говорит:
— Что ж вы мне холодный суп даете?
Клава — ему:
— Гражданин, суп до вас даже недонесенный; как вы можете знать его температуру?
— Да вот вы опустили большой палец в суп, и я вижу, что вам не горячо!..
Ну, думаю, пора… Подхожу, здороваюсь и говорю:
— Поскольку я возглавляю данную точку, то, безусловно, поминутно тревожусь: какие у вас вкусовые ощущения?
— А вы сами попробуйте!
Вот тебе раз! Ну теперь-то уж я вам скажу, я ведь этот блюдаж в нашей столовой кушаю в исключительных случаях: чересчур дорожу моим здоровьем… А у нас главный повар большой был чудак. Привезут, например, продукты — свежие, чистые, хорошие. А он пригорюнится над продуктами и плачет. Плачет! Его спрашивают: «Ты — чего, Евдокимыч?»
А он: «Да ведь погублю я сейчас все это добро… чего я понаделаю, — мне самому жутко!..»
Так ведь обследователю этого не расскажешь! Делать нечего — сажусь с ним и говорю Клаве: «Подашь мне один раз биточки общие…» И еще я ей потихоньку успел скомандовать, чтобы большой зал и кухню привели бы в порядок: безусловно, пойдем осматривать…
Да. Ну, принесли биточки. Я давлюсь, но ем. Ем! А он спрашивает: «Ну, как, товарищ заведующий, нравится?»
Отвечаю: «Прекрасные биточки; каждый день я их ем с у ж а с н ы м удовольствием… Тьфу! — думаю даже в приказе благодарность отдать повару, чтобы всю жизнь помнил бы, бродяга!»
А он — опять: «Может, еще скушаете?»
Я думаю: «Черт с ним. Все равно лечиться. Пока хоть кухню уберут».
— Да, — говорю, — охотно повторю эту пытку… попытку пообедать с вами…
И что же вы думаете, товарищи? Пока я с ним ел эти биточки, пришел настоящий обследователь. То есть Клава меня пустила по ложному следу…
А настоящий обследователь сел в большом зале. Там официанткой — Тамара… Дура-дурой и болтушка страшенная… Она у него прямо из под рук тянет скатерть и приговаривает:
— Позвольте!.. Дайте убрать!.. Руки уберите — я кому говорю?!
Обследователь спрашивает:
— Что это вам приспичило скатерть менять?
— Да вот ведь ждем еще обследователя — носят их дьяволы!
— А разве пришел?
— Притащился уже. Вон — видите — с нашим заведующим биточки рубают…
И после этого берется Тамара за пальму: спокон веку у нас в большом зале пальма стоит. А Тамара плачется:
— Ну, как я эту пальму приведу в какой-нибудь вид, когда в нее окурков насовано еще с царского времени!
Обследователь тогда говорит: «Дайте я вам подсоблю эту пальму вытащить на кухню — целиком, с кадкою…» Тамара обрадовалась и говорит: «Давайте!».
И потащили. А на кухне — суматоха… Выносят все, что можно вынести… а запах-то невыносимый. Пол моют с двух сторон, и прямо волны по полу ходят… Надумали еще вытирать пыль с короба над плитой… И от этой пыли расчихались все на разные голоса, как в опере «Фауст»… А судомойки со страху посуду бьют, как в барабан играют… И кто как может поносят этого обследователя. А он, пока тащит пальму, все видит, все слышит, все нюхает…
А тут я привожу на кухню этого человека, которого мне Клава выдала за обследователя. Ну, сам я иду немного сзади, чтобы на почве биточков не икать ему прямо в лицо… Иду и докладываю:
— Это у нас — ик! — кухня. Персонал здесь исключительно — ик! — в чистых халатах. — И вдруг вижу постороннего человека без халата, спрашиваю:
— А вы, товарищ, — ик! — кто такой?
Он говорит:
— Я — обследователь из райисполкома.
— Шутить, гражданин, пожалуйте — ик! — в общий зал! А тут у нас — кухня, так сказать, — ик! — святая святых нашего производства!
— Да, — он говорит, — я видал, какая у вас святая святых»… Вот вам мое предписание…
Ну, я как взял предписание в руки, так и сел, где стоял. А там аккурат — тазик с горящими угольями. Вот я почему говорю, что я — раненый… Чувствую сразу: какая-то дрянь горит. Оборачиваюсь: это я горю…