Хуже того, как раз в то время начались гонения на каратэ. Секцию закрыли, каратэ разрешили заниматься только милиционерам и десантникам. А в тех клубах вакансии были уже заняты, другим тренером, русским, о котором Гриша отзывался так: «Тупой такой утюг…» Мы его почти возненавидели и считали все произошедшее его злыми кознями. Ведь ученики Георгия всегда с треском побеждали – тьфу, я уже стала на родном языке выражаться, как товарищ Сон!- в общем, с большим преимуществом побежали учеников Тупого Утюга…
Георгий попробовал тренировать нелегально – и чуть не схлопотал себе судебный срок. Но обошлось. Потом секции открыли опять, и когда мне в школе предстояли первые в жизни экзамены, и я ужасно трусила, моя мама повела меня для вдохновения к Георгию на тренировку- посмотреть. Тренировал он теперь в их заводском клубе.
Был конец мая. Помню как сейчас, это был день рождения Жоао Карлоса де Оливейры (тогда я помнила такие вещи наизусть и даже отмечала их!) В зале, который находился на уровне тротуара, были открыты все окна, и на них висели любопытные мальчишки. Георгий был польщен нашим (думаю, что маминым!) вниманием. Два часа просидели мы там у него на одном дыхании, а потом он еще и позировал перед нашим фотоаппаратом… Дома я повесила себе потом это фото на стенку. И экзамены после этого сдала с блеском!
Спасибо Георгию!
Как мы только его не называли между собой! Например, Георгий-победоносец. Или вспоминали глупую песенку: «Ну-ка, Жора, подержи мой макинтош!» В его честь Ика Верон сняла приключенческий фильм «Таинственный кореец», в котором инспектор полиции Дертье Мирано расследует исчезновение ее коллеги Балтазара Эмильо (под этим подразумевалась Гришина мобилизация!), в котором Тупой Утюг ложно пытается обвинить своего конкурента, Таинственного Корейца. В конце злодей Утюг, естественно, наказан, Балтазар оказывается жив и здоров, и правда торжествует…Смешно сейчас все это вспоминать, но смех этот добрый.
Георгий же, конечно, ни о чем этом не подозревал. В следующий раз я увидела его уже когда Гриша вернулся из армии, и мы праздновали его возвращение. Мы сидели за столом у тети Жени – у нее бывали замечательные застолья, душевные, и со вкусной едой!- и когда вошел Георгий, мы с Олесей чуть не поругались из-за того, кто сядет за стол с ним рядом. Кончилось, правда, миром: мы окружили его с двух сторон!
Георгий уже отпил из своего бокала, когда тетя Женя заметила, что на столе одного бокала не хватает, и принесла из кухни новый. Так получилось, что при этом бокал Георгия оказался отодвинутым ко мне, и я схватила его поскорее, пока никто не видел, и начала из него пить.
– Ой, Женя, неудобно получается, – сказал мне Георгий своим неповторимым обворожительным выговором на русском языке, – Неудобно получается, я же уже пригубил…
Я заверила его, что мне это совсем не мешает. А сама потихоньку крутила бокал этот у себя во рту, чтобы уж наверняка прикоснуться к тому месту, которого касались его губы… Очень надеюсь, что он не заметил этого. Но Олеся была чернее тучи.
Правда,потом она успокоилась. Когда тетя Женя сказала о том, какие мы с ней уже стали большие, а Георгий, подмигнув, сказал нам обеим:
– Да, девушки очень красивые! Особенно весной.
Нас еще никто никогда до этого не называл девушками, и мы обе залились румянцем….
… Да, видимо, действительно, все что мы любим, идет родом из нашего детства. Вот что я думала, когда товарищ Сон подошел ко мне вместе с директором совхоза….
***
В Кэсон мы приехали, когда уже сгущались сумерки. За традиционными воротами с высоким порогом вдоль ручья протянулся ряд таких же традиционных домиков, построенных специально для туристов. У каждого из них тяжелая дверь с порогом, на котором запросто можно споткнуться в темноте, которая ведет во внутренний дворик, окруженныи с 4 сторон гостиничными номерами – корейскими комнатами на высоких деревянных настилах, где обувь полагается снять и оставить на улице. Внутри номера, окна которого традиционно затянуты бумагой – циновка на полу, сундук, в который прячут одеяла; валик под голову вместо подушки и корейское одеяло – мягкое и пушистое. Есть здесь и телевизор, но со светом были все те же проблемы, что в Саривоне, и я решила его не включать.
Мне уже скоро надо было уезжать на подготовку на озеро, а я все еще так и не знала, когда же приедут в Корею мои ребята. И очень из-за этого переживала. Но ведь Донал сказал мне, чтобы я корейцев не беспокоила…. И я их не тревожила своими переживаниями.
Но теперь мне снова не спалось, и на душе было муторно. Опять начинали подниматься на поверхность загнанные мною глубоко в подсознание страхи. Я чувствовала, что начинаю захлебываться в них. Может быть, товарищ Сон действительно выслушает меня, как он предлагал?
Я долго колебалась, пару раз вышла во дворик.Там было тихо, светила луна, и мощно стрекотали сверчки. Из домика шофера Хиль Бо – через затянутые бумагой окна – разносился мощный храп.
Наконец я не выдержала. Когда луна зашла за тучку, я босиком выбралась за дверь и в одной пижаме, накинув сверху шаль, чтобы не казаться неодетой, скользнула к двери товарища Сона.
Я не знала точно, что я скажу ему, когда его увижу. Я знала только, что мне очень тяжело, и очень надо его увидеть. Почему-то я была уверена, что он не спит. Замков на дверях тут не было – и никого это не удивляло!
Внутри была кромешная тьма. Словно в каменном мешке.
Он не услышал, как я вошла – бамбуковая дверь была открыта. Он спал -как и полагается, на полу, аккуратно, по-солдатски подоткнув под себя уголки одеяла «конвертиком». Мне стало ужасно стыдно и даже страшно, что мне могла прийти в голову такая дикая мысль – потревожить его со своими глупостями. Мало ли что из вежливости сказал человек! Вспомнилась любимая моя Лиза Бричкина – и я, чтобы избежать подобной ситуации и не сгорать потом со стыда, повернула к двери. Но не разглядела в темноте и задела столик, с которого с грохотом свалилась книга.
В ту же секунду товарищ Сон оказался на ногах, в считанных сантиметрах от меня. На нем был белый тельник – такой, как носил когда-то мой дедушка, и длинные белые кальсоны, какие я видела только в кино. Видимо, он хорошо ориентировался в темноте, потому что, к моему ужасу, сразу меня узнал.
– Товарищ Калашникова, что случилось?
Я была готова провалиться под традиционный пол ондур. Что я могла ему сказать? Что мне захотелось человеческого тепла? Что мне одиноко?
– Ничего не случилось… Извините меня, товарищ Сон… Просто Вы сказали, что если мне нужно будет поговорить по душам… Извините, что я не подумала, что Вы спите… ,- я сама чувствовала, какую ерунду я несу, и на душе от этого становилось все гаже и гаже. Гадко до такой степени, что продолжать я больше не могла. Слезы стыда фонтаном хлынули у меня из глаз, я повернулась и рванула к двери.
– Товарищ Калашникова… Евгения… Я уже проснулся. Не надо убегать.
Он назвал меня по имени? Я не ослышалась?
Я еще ничего не успела понять, когда теплые, сильные руки поймали меня и обняли за плечи. Не с какой-нибудь дурацкой «страстью», как в романах, а по-человечески, по-доброму, по-братски обняли. И еще через секунду я уже беззвучно рыдала в его крепкое, натренированное плечо. А товарищ Сон гладил меня по волосам и с приятным акцентом тихо повторял:
– Ну, ничего, ничего, Евгения- радость моя, все будет хорошо. Мы еще прикурим от солнца!
Ох уж это его знание идиом русского языка !
…Остаток ночи я провела у него. Мы почти не спали. Я рассказывала ему о своей жизни – откровеннее, чем рассказала бы священнику на исповеди, если бы была верующей. А он слушал – с душой, так как мало кто умеет слушать; не перебивая, не задавая слишком много вопросов, не осуждая. Как профессиональный разведчик. Время от времени комментировал или уточнял что-нибудь – и каждый раз не в бровь, а в глаз. Чувствовалось, что это был человек с огромным жизненным опытом.