На этот раз я вовремя прикусила язык.
Когда нас спросили, какую машину мы хотим взять напрокат, я только пожала плечами. Да какую угодно! Лишь бы она не сломалась по дороге. Это в детстве так безумно хочется сидеть в трамвае именно на красном сиденьи и непременно чтобы у окна. Помню, как я дулась тогда на взрослых;которые этого не понимали. У многих этот рецидив детства, видимо, сохраняется как хроническое заболевание – и когда они подрастают, оно выражается в новых формах: подавай им непременно «тачку» только определенной марки и модели, а то начнут пускать пузыри и сучить ножками.
– Только ты не отвлекай меня разговорами, – предупредила я Ойшина- А то я за себя не отвечаю. Лучше смотри по карте, куда нам надо, и говори мне. Будешь моим штурманом.
Ойшин молча кивнул.
Эти 20 с небольшим километров до Кашкаиша мы ехали, наверно, чуть ли не час! Мне было очень неудобно, но, к счастью, некогда особенно глубоко об этом задумываться, потому что дорога казалась мне такой извилистой, что у меня время от времени темнело в глазах.
– Во всем негативном есть что-то позитивное, – уговаривала я себя вслух, – Ведь на Кюрасао тоже наверняка придется водить машину, там на общественном транспорте далеко не уедешь! Так что надо привыкать.
Ойшин посмотрел на меня с удивлением – он ведь никогда еще не видел меня беседующей саму с собой. А я делаю это частенько – привыкла еще за время брака с Сонни, когда меня все равно некому было выслушивать.
Когда мы добрались до отеля в Кашкаише, как назло, в номере оказалась только одна кровать. Это было уже слишком!
– Я на полу посплю!- сразу густо покраснел Ойшин.
Ничего другого я и не ожидала. Каков, однако, гусь, а? Неужели он думает, что он меня еще интересует? Здесь тебе не Корея, циновками для тебя не запаслись!
– Спина будет болеть,- сердито буркнула я. -Можно же и одетыми спать, между прочим. И вообще, не бойся, не трону я тебя! Но если хочешь заработать радикулит, это твое дело.
Он нервно рассмеялся. Но не убежал, а лег поверх одеяла на самый край и свернулся калачиком. Я мысленно пожала плечами, накрылась пледом поверх свитера и брюк и заснула почти мгновенно.
…Спала я так крепко, что можно было не только из пушки палить, а, пожалуй, даже запускать баллистическую ракету. И разбудил меня не шум, а запах кофе – свежий, сильный, какого по природе своей не может быть в англоязычных странах, где даже чай уродуют разбавлением его молоком.
« Фу-фу, романским духом пахнет!» -радостно подумала я. Ойшин по-прежнему спал – лицом вниз, как был, в курточке и даже в ботинках. Я не стала его будить и отправилась на завтрак в одиночестве. Мне вообще хотелось уйти куда-нибудь на весь день, но к сожалению, было нельзя.
После завтрака я набралась духу и повернула обратно в номер.
На всякий случай постучала в дверь. Ойшин, сонный и взъерошенный, открыл мне ее минут через пять.
– А, это ты!- сонно пробормотал он, впуская меня в номер.
– А ты ждал кого-нибудь другого? – опять не удержалась я. И уже смягчившись добавила:- Доброе утро! Завтракай побыстрее, и начнем нашу с тобой лекцию на тропические темы.
И достала из рюкзака толстую книжку о Кюрасао. Я не собиралась, конечно, читать ему эту книжку – она была нужна мне только для иллюстраций.
… За разговором о Кюрасао мы просидели до обеда. Ойшин слушал внимательно, но вопросов задавал мало, и я уже начала думать, что, возможно, правы были те, кто считал его «лентяем»: не знаю, почему, но у меня складывалось такое впечатление, что ему было лень мыслить- за пределами того, что с него спрашивалось.
– Ладно, бог с тобой, золотая рыбка!- сжалилась над ним я, видя, как глаза его сами собой закрываются, когда мы продолжили беседу после обеда.- Хватит на сегодня, нельзя объять необъятное, иди поспи. А я поеду в Лиссабон, погуляю немного там по городу.
– Зачем? – удивился он.
– Ну, как это зачем? Быть в Португалии – и не увидеть Лиссабона?
– А может, я тоже захочу по Лиссабону погулять? – упрямо тряхнул Ойшин вдруг головой.
– Если хочешь, поедем.
На этот раз мы благоразумно поехали на автобусе.
В Лиссабоне было безветрено и тепло. Я привыкла чуть ли не к ураганным ветрам на североирландском побережье – а здесь была совершенная тишина.
Город был очень красив. Меня смущало только то, что на выложенных кафелем улицах было легко поскользнуться и шлепнуться. А еще мне бросились в глаза 2 вещи: количество религиозных манифестаций с одной стороны- и коммунистических граффити на стенах с другой. В старых районах все было тоже очень красивое, но какое-то полуразваливающееся, а люди в португальской столице были преимущественно маленького роста. Трудно было вообразить себе, что это когда-то тоже была империя, а вот эти малыши держали в страхе чуть ли не пол-планеты.
– Давай покатаемся на трамвае,- предложила я, – Вот туда, наверх, в старый город. Я это столько раз в кино видела!
– Давай.
Трамвай начал подъем в гору под таким углом и с таким скрипом, что я на секунду даже зажмурилась.
– Давай посидим где-нибудь? – предложил Ойшин, когда мы вышли из него на самой вершине над городом.
– Не возражаю.
– Так ты как, все еще живешь в 6 графствах?- спросил Ойшин меня после того, как мы присели на стулья перед каким-то небольшим кафе, и он заказал нам, не спрашивая меня, по бокалу красного вина.
– Нет. Уже нет. Надеюсь, что нет, – поправилась я.
– Киран умер?
– Ты знал Кирана? – удивилась я.
– Давным-давно, чисто шапочно. В детстве. Мы с ним выросли в одном квартале. Хулиганили вместе в детстве, можно сказать.
– А… Заметно! Да, он умер. А что?
– Просто так. Ну, и где же ты теперь живешь?
Мне не хотелось посвящать его в детали.
– Далеко, – сказала я.
– А именно?
– В стране утренней свежести, – разозлилась я, совершенно уверенная, что ему это ни о чем не скажет. Или он подумает, что я отшучиваюсь и веду речь об ирландском Тир-на-Ноге . Так оно и оказалось.
– Так значит, тебе есть куда возвращаться после этой нашей поездки?
– Думаю, что да. А тебе разве некуда? -спросила я в лоб, но он не ответил.
– А почему ты решила уехать из 6 графств? Если это, конечно, не секрет.
– Ты действительно хочешь знать?
– Да.
– А не обидишься? Знаешь, есть такой советский анекдот. Сам он, правда, к делу не относится, но последняя его фраза здорово описывает мое самочувствие в сегодняшней Ирландии: «Пока они на мне сидели, я терпел. Пока они на мне занимались любовью, я терпел. Но когда они стали у меня на ж*** свои инициалы вырезать – тут уж я не выдержал!»
– ???? – кажется, Ойшин опять не на шутку перепугался.
– У меня уже в печенках то, что люди, знающие почти по всем вопросам намного меньше, чем знаю я (такое образование им дали), пытаются учить меня, как мне надо жить. Если бы повариха научила меня, как испечь какой-нибудь торт, я бы сказала ей «спасибо». Но когда люди, которые сами живут так, что их можно только пожалеть, c глубокомысленным видом выдают тебе советы, как тебе надо растить детей или каким должно быть общественное устройство в твоей стране, это можно терпеть только лишь до поры, до времени. То, что со мной разговаривают так, cловно я малограмотная – только потому, что я говорю с акцентом, и у меня другой паспорт. То, что моих детей (я не имею в виду Лизу) пытаются записать в «инвалиды» – только потому, что они не такие как все. Я сама не такая тоже. Я тоже не любила играть с ровесниками в раннем детстве – мне было интереснее среди взрослых. А твой Киран на полном серьезе говорил: «Это тебе просто вовремя диагноз не поставили!»
Раньше, когда у вас шли военные действия, я закрывала на многие из таких вещей глаза, потому что понимала, что люди не виноваты, что не знают многого – им не дали нормального образования. Но теперь, когда наступил мир, и я вижу всю эту чванливость людей, которые не просто ничего не знают, а и не хотят ничего знать, и уверены, что они уже и так знают все, что нужно… Это уже действительно для меня как вырезание ваших инициалов у меня на каком-то из неподходящих для того мест!
Ребята, у вас глубоко больное общество- где зло стало настолько обыденным, что это норма – а для вас болен любой, кто хоть чуточку отличается от вас. В таком случае, больны три четверти человечества! А вы все ищете, какую микстуру прописать нам, чтобы мы стали такими же, как вы. С маниакальным упорством. Принимая любого маргинала из наших стран, который разделяет ваши взгляды, за «подлинного выразителя взглядов и интересов своего народа». И не понимая, что у нас этот маргинал не может вызывать ничего, кроме смеха и презрения…. Послушай, но ведь и я могу задать тебе тот же вопрос. Ты же тоже уехал оттуда, как я слышала. Почему?