– Не волнуйся, Саския, твой час еще придет! – говорила она мне, когда я делилась с нею этими своими мыслями, – Ты думаешь, мы стали бы тебя приглашать, если бы думали, что ты нам не нужна?
– Послушай, – сказала я ей как-то, когда уже больше вошла в курс дела, которым мы занимались, – Как же это так – ведь голландцы давно уже проводят подобные акции, их морпехи и школы здесь ремонтировали и еще бог знает что, а этот О'Лири отреагировал на наше с тобой предложение так, словно мы действительно открыли Америку… Может, это подвох?
– Абсолютно никакого подвоха!- улыбнулась Тырунеш, – Просто они не хотят просить помощи у голландцев, не хотят показать, что им нужен голландский опыт: не хотят признать, что «it's a big taste for such a small country! ». И поэтому нанимают местных- вроде нас, которые не только до безумия рады тому, что заполучили контракт, но и могут американцам подобрать соответствующие подходящие места и посоветовать наилучшее время для проведения подобных акций, знают, что именно было бы в народе самым популярным, и так далее. Когда познакомишься со здешними военными голландцами поближе, увидишь сама – и удивишься: хоть им и читают теперь лекции об антильской культуре, посылая их сюда, по сути это был и остается свой, замкнутый мирок, соприкасающийся с антильцами почти исключительно лишь в качестве обслуги. Впрочем, скоро ты и вправду увидишь всех их сама: голландские офицерские жены ското собираются организовать благотворительную распродажу и приглашают нас с тобой для обсуждения ее пи-ара. Зная тебя теперь уже довольно-таки неплохо, могу посоветовать одно: захвати с собой бумажный пакетик. На случай приступа тошноты…
– А полковник Ветерхолт? Если им не нужен голландский опыт, тогда почему он все время с ними?
– Ну, пойми ты и голландцев… Кто-то же должен за этими американцами немного наблюдать! Они и так забывают все время, что это голландская территория!- и Тырунеш заразительно засмеялась.
С Тырунеш мы успели по-настоящему подружиться. До встречи с ней эфиопы казались мне довольно прохладными в эмоциональном плане людьми, хранящими от представителей других национальностей определенную дистанцию. Никита Арнольдович, помнится, как-то даже сравнивал эфиопов с японцами, считая их формалистами, по которым к тому же невозможно понять, что они на самом деле думают. Но это знакомство в корне изменило мое о них представление, хотя после Саида, Тадессе и других знакомых студентов из из окружения я была уверена, что уже достаточно хорошо их знаю. Тырунеш была женщина страстная, пламенная, непримиримая – и одновременно ранимая, чувствительная, принимающая многие вещи близко к сердцу. Только она не всем показывала эту свою сторону. Ведь, как и полагается эфиопке, она была очень гордой.
Со временем я рассказала ей о Саиде. К огромному моему удивлению, она знала его – то есть, не его лично, а только его имя. По ее словам, моя давняя, первая, такая неудачная любовь далеко пошла – и стала большой шишкой в эфиопском министерстве культуры. Что ж, премудрый пескарь и педант всегда умел отсидеться в смутное время, не высказывая свое мнение…. Что еще более облегчалось к тому же тем фактом, что этого своего мнения у него никогда по-настоящему и не было. Только – «мама, что сегодня покушать?»… Главное – «чтобы не надо ничего самому решать»…
– А Тадессе? – воскликнула я, – Тадессе Гырма Велдейс? Такой маленький, со шрамом? Он был такой активист, мы всегда между собой говорили – ну, этот далеко пойдет! Если уж Саид большой теперь начальник, то Тадессе должен быть по меньшей мере министром. Он наверняка перестроился в ногу со временем, и…Он еще обещал мне присылать каждый год открытки к 7 ноября. Но так ни разу за все эти годы и не прислал…Наверно, теперь для него это не праздник.
Тырунеш вдруг помрачнела – словно солнышко зашло за тучку.
– А Тадессе вашего больше нет, – вдруг тихо сказала она, – Он не стал и не смог перестраиваться. Его расстреляли новые власти – после того, как был свергнут полковник Менгисту… Вот поэтому он тебе ничего и не прислал.
Вот это да… А мы-то в свое время не доверяли ему, считая его карьеристом, который намеренно говорит одними лозунгами… Плохо же мы разбирались в людях! Наверно, оттого и попались на удочку Ельцину….
Если бы у меня была на голове шляпа, я бы ее тут же сняла. Но шляпы не было, и потому я только промолвила.:
– Я не знала… Ой, как жалко!….
– И не его одного… -задумчиво сказала Тырунеш, – Это о «красном терроре» в Эфиопии на Западе до сих пор вопят, а о терроре демократическом… Давай не будем с тобой о грустном!
И она тряхнула длинными шелковистыми черными волосами, которые делали ее похожей на индианку – словно пытаясь прогнать злые тени.
– Давай-ка мы лучше сделаем все, что от нас зависит, чтобы это не повторилось в Венесуэле…
*****
У Ойшина положение было еще более скромное, чем у меня: он относительно успешно торговал своей мебелью, очаровывал жен голландских военных, некоторые из которых стали его постоянными покупательницами, своей белозубой улыбкой – и немногословностью, потому что он очень опасался, что его выдаст североирландский его сильный акцент. И давал мне советы только по поводу конспирации в преддверии моих встреч с Сирше. Его скромная роль вполне его устраивала – он же еще когда говорил мне, что он человек без амбиций…
Сирше – вот кто работал профессионально! Каждый раз мы встречались с нею на новом месте и при каждой очередной встрече оговаривали место новое на следующий раз.
Каждый раз она придумывала что-нибудь новое – да и выглядела по-новому. Раз в два месяца она привозила мне свежие письма от мамы, чуть реже- и записки от Ри Рана, передавала на словах, какая от нас требуется информация, забирала – или же запоминала, в зависимости от их природы- мои донесения и потом передавала их кому надо на Маргарите или же на других Антильских островах.
Сирше была нашей постоянной связью, а с человеком, который должен был служить для связи экстренной, я пока еще не встретилась. Знала только, что его звали товарищ Орландо, что он колумбиец. И что он учился в СССР – неправа, как видите, была моя хорошая подруга Хабиба, что для того, чтобы стать революционером, непременно необходимо учиться на Западе… Именно он дал когда-то прочитать книжку о Дзержинском нашей Тырунеш. И тем самым наставил ее на путь истинный. Сейчас его не было на Кюрасао, но по словам Тырунеш, он скоро должен был вернуться, и тогда она непременно нас с ним собиралась познакомить.
Сегодня мне удалось наконец-то уговорить Ойшина пойти со мной на танцы – то есть, на заседание боливарийского кружка. Он упирался всю дорогу:
– Не буду я танцевать!
– Пожалуйста, не танцуй. Никто тебя не заставляет. Посидишь на стульчике и посмотришь, как танцевать буду я. Надо же тебе наконец встретиться с товарищами!
На том и порешили.
Мне повезло – в тот день начали с меренге. На первый же тур меня пригласил сержант Марчена: теперь я уже знала, что он не таможенник и не полицейский, а служащий береговой охраны Нидерландских Антилл. Сержант Марчена иронично улыбался и, видимо, ожидал, что я опять буду наступать ему на ноги. Но не тут-то было. Меренге -это мой конек!
«El baile del perrito! »- надрывался динамик. Для большего эффекта Кармела включила что-то вроде цветомузыки. Сержант зауважал меня уже к середине нашего с ним первого круга. Сам он был отменным танцором – но среди антильцев этим мало кого удивишь. Я поглядела ему через плечо, чтобы посмотреть, что делает Ойшин. Он смотрел в мою сторону – с явным удивлением. Видимо,не ожидал, что я на такое способна. Эх, ты, Ойшин… Как ты меня все-таки еще плохо знаешь!
Тут к нему наперебой подскочили две очаровательные молодые антильянки и начали приглашать его на танец – формальностей в этом отношении в школе Кармелы не водилось. Ойшин отнекивался и отбивался от них всеми силами – на его счастье, песня скоро кончилась.
– А теперь для разнообразия станцуем кумбью , – предложила Кармела. И показала нам, как исполнятся этот традиционный танец из ее родной страны.
–
Кумбью я не танцевала уже много лет. Но когда-то ей обучал меня еще перуанец Педро, и показанное Кармелой подтвердило мои об этих уроках воспоминания.