Переключила на вторую передачу, представляя лицо Вайнмонта, поскольку в этот раз я еще сильнее выдавила сцепление, от чего трансмиссия издала жуткий звук трения металла об металл. Я улыбалась, на скорости рассекая воздух весь путь до дома. Я припарковалась перед парадной дверью, довольная собой.
Рене сидела в библиотеке и последовала за мной по лестнице, когда я бросилась наверх. Я раздевалась в своей комнате, когда она вошла.
— Где ты была? Что случилось? — Ее любопытный взгляд остановился на моей шее. — Это любовные укусы?
— Я... уф, я замерзла. Мне нужно принять ванну, и тогда я расскажу тебе об этом.
Она переключилась в режим горничной и набрала для меня горячую ванну, пока я сбрасывала оставшуюся одежду. Затем я отмокла, позволив теплу успокоить мое ноющее тело. Случай во время поездки верхом стал причиной некоторой боли, но причина остальной боли — намерения Вайнмонта. Я рассказала ей, как прошел мой день, избежав большинства сексуальных деталей, но она получила весьма полную картину.
Рене почти мгновенно пришла в смятение. Я закрыла глаза и откинула голову на бортик ванны.
— Неужели все так плохо, Рене?
— Да, если не хуже.
— Почему?
— Если его мать узнает...
Мои глаза открылись, и я дернула головой в ее сторону. Она с хлопком прикрыла рот ладонью.
— Мать Вайнмонта жива? Ты сказала, что она умерла!
Рене начала заламывать руки как никогда сильно.
— Я никогда не говорила, что она умерла. Ты просто сделала такие выводы.
Понимание снизошло на меня.
— Третий этаж?
Она кивнула, смущенный взгляд захватил ее черты.
— Почему это имеет значение? Где она? Она может сделать с этим что-нибудь, с Приобретением? — Мой разум мчался от мысли к мысли. Почему мать Вайнмонта скрывалась как какой-то секрет?
— Это важно, и нет, она не может тебе помочь. Она не помогла бы, даже если бы могла. Понимаешь, она была Сувереном в течение десяти лет.
Я повернулась в воде так быстро, что она вылилась за край ванны и расплескалась на пол.
— Нет, я не понимаю. Ты утаиваешь все эти секреты от меня. Как я вообще могу понять?
— Ребекка не хочет иметь ничего общего с Приобретением. Она попросту не может.
— Почему не может? — Это была та самая Рене, что рассказала мне о Приобретении, так же, как она рассказала об испытаниях. Мне нужно, чтобы она продолжала говорить.
Она опустилась на пол, садясь на коврик перед ванной.
— Я не понимаю, почему я должна держать это в тайне от тебя теперь, когда вы с мистером Синклером...
— Расскажи мне.
— Это сделает для тебя все намного хуже, — слезы собрались в ее глазах.
Я радовалась, что не рассказала ей о том, что мы сделали той ночью в библиотеке. Она могла полностью сломаться.
— Ребекка нашла меня, в то время в моей жизни не было никакой цели. Я... я... — Она уставилась на свои руки. — Я была молода и продавала свое тело в Новом Орлеане. — Красный цвет с шеи перешел на ее щеки.
— Я не осуждаю тебя, Рене. — У меня не было права судить ни о чем и ни о ком, кто пытался выжить.
— Ну, она нашла меня там. Просто наткнулась на меня, на самом деле. Тогда почти подошло время Бала Приобретений, и в том году были избраны Вайнмонты. Она была старшей, поэтому ей выпало пройти через это. Тогда я этого не понимала, но она отчаялась найти свое Приобретение. Я стала им. Я так безумно хотела выбраться из Нового Орлеана. Потому это была судьба, — скорбь в ее голосе и чувство предательства разрывали меня.
— Прости, Рене.
— О, это было давно, — она смахнула слезу. — Просто Ребекка была такой доброй и заботливой. И она действительно оставалась такой, хотя Приобретение висело над ее головой. Ее служанка в то время стала моим союзником и рассказала мне, каким хорошим, милым человеком Ребекка всегда была. Она также была прекрасной матерью. Я сама это видела. То, как она любила своих мальчиков, было чудесно.
Она сделала паузу и глубоко вздохнула.
— Она была добра ко мне. Действительно была, пока больше не смогла это делать.
— Из-за бала?
Рене кивнула и рассеянно подняла воротник.
— Да, из-за бала и Рождества, — она побледнела. — А затем весеннего и летнего суда.
— Что случилось, Рене? Что происходит на этих судах?
— Это зависит от Суверена. В мой год... — ее голос застрял у нее в горле. — Говорят, мой год был одним из самых жестоких в истории Приобретений. Они рассказывают об этом с гордостью, словно это перо в их шляпе, с наслаждением от того, что люди могут так страдать.