- Но она…
- Она ребенок. Просто ребенок, на которого навалилось многое. И не каждый взрослый бы справился. И то, что мы видим сейчас, просто… просто защита. Её организм умен. Если мозг мешает восстанавливаться, мозг будет спать. До тех пор, пока пробуждение не будет безопасно.
- Императрицу хотят видеть.
- Да, я понимаю. И это проблема, наверное, даже большая. И да, я могу разбудить её, но опять же, это скорее навредит.
Верховный кивнул.
Совет…
Проклятый Совет, который почуял слабость. И вновь завозились, заговорили… о всяком. Разговоры эти, пусть даже тайные, но доходили до ушей Верховного.
- Значит, просто ждать?
- Да.
- Сколько?
- Не могу сказать. Может, день или два. Или неделю. Или месяц! Хотя вряд ли… с каждым днем она становится чуть крепче. Понимаете, это сложно объяснить. Она изначально не была больна, скорее уж тело её походило на крайне хрупкий сосуд.
Это как раз было понятно. Собственное тело Верховного само было хрупким сосудом, который в любое мгновенье мог дать трещину. И тогда, сколь бы ни был крепок дух его, он не удержится.
- Но сон исцеляет. И хрупкость эта уходит. Совету скажите, что девочка простыла. Она ведь ребенок, а с ними случается. Или просто обиделась. Не хочет никого видеть. Пусть выйдет эта женщина. Её ведь знают, так? Пусть передаст слова… какие-нибудь. Ну не мне вас учить в самом-то деле!
Верховный кивнул.
- Погодите, - маг протянул руку, коснувшись пальцев. – А вот ваше состояние мне категорически не нравится. И да, мой друг недавно прислал мне письмо. Возможно, там есть кое-что интересное для вас.
- Не здесь, - Верховный оглянулся на дверь, за которой снова спала Императрица.
Перед дверью застыли воины в золотых доспехах.
За нею – Ксочитл и верные ей служанки. И… все равно неспокойно на сердце. Разговоры эти… люди… слишком много людей рядом с Императрицей. За всеми не уследить.
- Ныне говорят, что рынок рабов оскудел, - маг ступал медленно, подстраиваясь под неловкий шаг Верховного. Трость громко сталкивалась с камнем, и Верховный все не мог привыкнуть к раздражающему этому звуку. Он заставлял морщиться. И напоминал о слабости. – А море сделалось беспокойным. Многие из торговцев, что ходили к черным берегам, не вернулись. Те же, кто вернулись, рассказывают о водах, что сделались алыми и мертвыми, а иные и вовсе бурлили, исторгая пузыри гнилостного газа. О волнах, что поднимались до самых небес. Об островах, прежде зеленых, но ныне тронутых тленом. О… многом.
Речь мага была спокойна, как и он сам.
- Один весьма достойный человек, который ходил к югу, к землям, где добывали жемчуг, и всякий раз возвращался с товаром, ныне разорен. Говорит, что ныряльщики опускались ко дну, но нашли лишь пустые раковины. А многие из тех, кто рискнул искать счастья в иных водах, не сумели подняться. В городе заговорили о том, что грядут тяжелые годы…
Верховный кивнул.
Грядут.
И свидетельств тому все больше. Да только советники и слепы, и глухи к ним. И надеются, что если и случится беда, то потом, позже.
Носильщики помогли забраться в паланкин, где Верховный вытянулся с немалым облегчением. Снова засбоило сердце. И вспомнилась вдруг та машина.
Старик в её объятьях.
Что он сделал? Как оживил эту машину? И почему ни слова ни сказал о том, как заставить её работать? Верховный ведь пробовал.
Ложился. И лежал, ожидая, когда она очнется ото сна. Но ничего не происходило. А правнук оказался все столь же бесполезен…
Не знал он.
Он и за порог-то переступить не посмел. Боялся.
Паланкин покачивался, плыл по коридорам, маг держался рядом.
- Что еще говорят?
- Говорят, что зерно в этом году подорожает. Грядет засуха. И возрос спрос на амулеты, приводящие воду. Но, полагаю, их будет недостаточно. На севере вспыхнули пожары, и северяне прислали письмо. Магов просят. Выгорело несколько городов, а еще огонь пошел под землей.
- Такое возможно?
- Если есть залежи черной земляной кости. А на Севере их много. Совет отправил троих.
И у них Совет. Интересно, мирно живут? Хотя… навряд ли. Где есть власть, там есть и те, кто власть делят.
- На Востоке великая пустыня наступает на земли. И песчаные бури поднимаются одна за другой. Ныне из десяти караванов лишь одному удается пересечь пески. Даже несмотря на амулеты. Ходят слухи, что пустыня поднимает нежить, но пока они держатся в песках, никому нет до этого дела.
Знакомо.
Но знаки и вправду дурные.
Верховный покачал головой. И кивнул великому Уннактли, который шествовал по коридору, сопровождаемый тремя наложницами. Тот остановился и, прижав руки к груди, отвесил поклон.