Так вот, в тот раз знакомством всё и ограничилось. Но через день, пока нелёжкая девичья память ещё свежа, мы снова повстречались с Катей Кузовковой. И снова будто невзначай. Стоял ясный жёлто-зелёный октябрь, я шёл от Лермонтовского по Декабристов к Театральной, она – от Театральной к зоомагазину. Открывать торговлю. Столкнулись нос к носу на мосту через Крюков канал. У меня была легенда: навещал мать, которая живёт неподалёку – в «Доме-сказке». (Хотя на самом деле я жил с родителями на улице Жуковского.)
Да, вот ещё. Тут надо бы сказать… Есть у меня такое наблюдение. Когда вы с девушкой вдвоём, выкаблучиваться, строить из себя того, кем не был и не будешь, – только портить дело. Будь собой, таким, каков ты есть, без лицедейства. И говори, что думаешь. Будешь собой – тебя или примут, или нет. Ты никого не сможешь разочаровать, поскольку никем другим не представлялся. А вот очаровать… очаровать искренностью слов очень даже возможно. Фальшь же всегда не к месту, если только не имеешь дело с полной дурой. Даже хорошо сыгранная (если возможно фальшь хорошо сыграть), она даст душок – и всё равно откроется. А простодушие с наивностью – простятся.
Тут такое дело: говоря с человеком начистоту, от сердца, ты как бы открываешь дверку в заветное, туда, куда обычно не пускают. В пещеру Али-Бабы, полную доверчивых и ранимых чувств. Или просто показываешь детский секретик, который девочки мастерили раньше в земле под стёклышком. Помнится, было такое в дворовом детстве… И получается, что у вас сложилась общая на двоих и со стороны никому не видная тайна. Небольшая, но – повторяю – общая. Это сближает. Вот это тебе доверили, а стало быть, могут доверить много что ещё… Такая перспектива – притягивает, манит. Вот так же поступила Катя, высказав мне свои наблюдения о свойствах дождя. И я почувствовал, что меня впустили в заповедный край, о существовании которого другие, с ней незнакомые, ведать ничего не ведают. Они не ведают, а я… а я допущен. Короче, отворив перед кем-то мир своего простодушия, ты допускаешь собеседника к себе, в свой скрытый погребок, по сути – в самого себя. С учётом рокового различия полов, это чревато многими последствиями.
Знаете, как манком-свистулькой подманивают птицу? Селезня или рябчика? Некоторые слова действуют на людей похожим образом. Особенно на женских. На женских людей. Но и на нас, зубров, конечно, тоже действуют.
«Люблю тебя», или «без тебя мне свет не мил», или «все мысли только о тебе», – это тяжёлая артиллерия. Иной раз срабатывает как наживка в капкане – р-раз, и вы оба в клетке. Но если действовать умело – вещь надёжная. Опасно, спору нет. Тем более, как поведал нам Данте, за лживые любовные клятвы сидеть грешнику вечно в вонючей жиже выгребной ямы, то и дело ныряя туда с головой, – как при жизни рот плутов любви был полон сладкой лжи, так после полон смрадного дерьма. Такая участь постигла Таис Афинскую в восьмом круге Ада, и чем мы будем лучше, последовав её примеру?
Есть манки с другим, менее роковым свистом: «не думал, что смогу ещё чему-то удивиться», или «я много в жизни повидал, но ты такая…». Вздор, конечно, однако же работает.
А есть совсем простые заклинания: «глупышка», или «свет мой ясный», или «голубка», или «госпожа хозяйка», или вот это – «цветочек аленький». Вроде бы чепуха, пустяк, – а сердце тает…
Некоторые скажут – чушь собачья, давно уже словам нет веры. Скажут – и обманут. Сами как миленькие поведутся на эту дудочку. Если подумать: чтобы судить о замыслах, поступках, побудительных мотивах – требуется их взвесить, оценить. А все оценки состоят из слов. Из слов – и только.
– Саша, здравствуй! – увидев меня на мосту, Катя улыбнулась во всю свою щекастую мордашку. – Помнишь, с Емелей в зоомагазине?.. Нож от мясорубки наточил?
– Помню, конечно, – я тоже улыбнулся. – Спасла сахарного человека от потопа… Такое забывать нельзя. Память – главное, что у нас есть. На неё надежда.
– Главное? – Она была настроена на лёгкий тон, на шутку, – и не ждала серьёзных поучений. – Всего-всего главнее?
– Зануда уточнил бы: после совести. А если нет совести, тогда… А у кого она сегодня есть?
И я впустил её в свой погребок.
– По правде говоря, – признался я с задушевным видом, как всё на свете повидавший многомудрый пень, – память – единственное, что для человека важно. Просто туда не надо брать… хлам и мерзость. Понимаешь? Пусть она будет доброй, чистой, светлой… Только такая память – вечная. Потому что память – это, Катя, и есть… другого слова не найти – любовь. В широком, то есть, смысле – мать, родина, друзья… Ну, и любимый человек, конечно. Я храню там – только тёплое, то, что греет, как собачий свитер, как солнышко весеннее, как ласковое слово… Только это. И в памяти моей – тепло. Разве не в этом счастье?