- Финны, которые изобрели сауну, не разрешают в ней держать температуру выше 90о градусов по Цельсию, ссылаясь на то, что выше будет опасно для лёгких. Но для нас русских, живущих при сибирских морозах, такая температура по шапке. Надо за сто, а то и выше. Короче, лишь бы уши не отвалились. Это, во-первых, а во-вторых, солдату по Суворовскому уставу требуется для мойки всего 9 литров воды. А в этом бачке, на который ты с подозрением смотришь, горячей – 20 литров. Всё рассчитано на такую баньку, как у тебя. Ты думаешь, наши конструкторы для барских хором рассчитывали? Нет, брат. Так что бери, пока я добрый, и парься на здоровье. Только не в одиночку, ибо… - и всё же не удержался от рифмы, видимо потому, что за время разговора ещё ни разу не воспользовался ею:
А здоровье – это че?
Бабьи ножки на плечо!
- Мысли же у тебя… Совсем не подходящие для наших с тобой лет, - поморщился Валерий Иванович, не любивший и в молодости скабрезность.
- Да ты что? Во всяком положении своя рифма.
- Не будет из тебя порядочного старика с такой рифмой.
- Так это замечательно – быть вечно молодым хотя бы в душе, а иногда и в деле.
- Да это видно по твоей сегодняшней телепатии.
- О! Телепатия – великое дело! Разве тебе не приходилось?
- Что-то не припомню.
Но, возвращаясь назад с нежданной печкой на багажнике, он вдруг с лёгкостью вспомнил и рассказал:
- Случалось и со мной такое. Шестой месяц мы болтались в южной части земного шарика, возле Антарктиды. Это десятки тысяч миль от дома. И приснился мне во время недельной болтанки, не
дававшей охотится на китов, какой-то мрачный сон. Настолько мрачный, что сердце сжалось. Чувство было, что дома что-то случилось. И точно. Получаю радиограмму от жены: «Родной, я ногу подвернула...». И ещё несколько жалостных слов вроде этих. Представляешь, как они меня ошарашили. Я уже еле держусь в той суматошной дали. Уже землю забыл, что её твердь на шарике есть. Да не только я, все китобои… А тут – щиколотка у жены болит. И я это на таком
расстоянии почувствовал!.. Так что это, телепатия или нет?
- Она, родная, - вздохнул Поэт. - Чуткость – вот наша телепатия.
- А что ты вздыхаешь? Обладали бы этой чуткостью все, были бы мы такими?
- А мы советские люди и были. Все в одном строю. А сейчас – мы исчезающий вид. Нателепатились вдоволь, - заключил Поэт с такой печалью, что и «Москвич» жалобно заскрипел на очередном ухабе.
- Не печалься, - успокоил с какой-то надеждой то ли «Москвича», то ли Поэта Валерий Иванович. - И потухшая звезда ещё долго маячит в поднебесье. Вот благодаря этому в моём багажнике и печка. А так, где бы я её взял?
- Да, такой звездой быть – это хорошо, - мечтательно сказал Поэт, взглянув на потемневшее над сопками небо.
Валерий Иванович тоже взглянул и добавил с молодой беспечностью:
- У природы нет дурной погоды.
Глава седьмая. ТЯПКА.
Банька банькой, но были ещё дела в разгаре лета. Трава на огороде росла не по дням, а по часам. Валерию Ивановичу бросалось это в глаза каждое утро, и каждое утро он давал себе слово заняться прополкой, но увлекался стройкой и забывал, а иногда говорил, успокаивая себя: «Было бы посажено, а что вырастет, то и вырастет. Земля сама всё уладит. Она чувствует, что нам пока не до прополки. Урожай даст такой, что на этот год нам хватит, а уж на тот: поживём – увидим». Да и, откровенно говоря, не лежала его душа к тяпке. В детстве, во время войны (хотя какое там детство), намахался ею, как думалось, на всю оставшеюся жизнь. Но вот как обернулось. А тяпка нисколько не изменилась. Как была плоская железяка с ручкой, так и осталась. В очередную субботу приехала из города Наталия Борисовна и за голову схватилась. Но мужа не упрекнула. А, молча, взяв злосчастную тяпку, пошла пропалывать мелочёвку, как будто всю жизнь только этим и занималась: огурчики, помидоры, капусту и прочую зелень, без которой и борщ не сваришь, и салат не приготовишь. Но он-то видел, что стоила ей эта прополка. Сперва вроде с охотой начала, не разгибаясь, потом всё чаще стала выпрямляться, за поясницу хватаясь, а дальше и на колени встала. Не привычный такой труд. Но что значит русская женщина – вида не подаёт. И с таким усердием, с такой тщательностью делает, ровно только и занималась в жизни тем, что очищала родную землю от сорняка. Заложено в ней это что ли? А что?! Всё может быть. Женщина и земля, как подруги. И связывает их материнство. Та и другая рожают. Одна – детей, о которых знаменитый пролетарский писатель сказал, что они цветы жизни. Другая – плоды, без которых эти «цветы» зачахнут в расцвете своём. В общем, товарки, которых водой не разольёшь.