- А народ что обо мне скажет?
- Ха! Какой народ. Марья Васильевна что ли? Балаболка старая. Слушай её, без сена останешься. А сговоримся, я твоей корове не только сено привезу, но и силос, а то и комбикорм. Да всё, что хош! - и вновь хохотнул. - Пока другие не растащили.
- «И по камушкам, по кирпичикам разнесли мы буржуйский завод», так и мы когда-то пели. Ты, конечно, не помнишь, - покачал головой Валерий Иванович.
- Почему, помню. Мой дед, напившись, пел эту песню. Только не «буржуйский» пел он, а «мой хлебозавод» и плакал. А я смеялся. Нашёл, о чём плакать, когда всё кругом колхозное, всё кругом Моё!
- И сейчас смеёшься.
- Сейчас?.. А сейчас над чем смеяться? Над прихватизацией земли? Нет…
- Хорошо, что вам паи дают?
- А что плохого! Его пропить можно…
- И много тебе дали?
- Мне-то?! На хрен она мне. Работать на земле – сил не наберёшься. Мне машину отвалили, как заслуженному шофёру. С ней я без бабок не останусь! Кому дровишки подкину, кому ещё чё привезу. Тебе вот сено. Так будешь брать или нет?
- Подожди минутку, с женой посоветуюсь.
- Ну, ты, старик, даёшь! В твои-то годы старуху спрашивать? Тоже нашёлся хозяин… Давай быстрее.
Ссылка на жену была для вида. А то и нет. Не хотелось брать на душу грех. Всю жизнь жил честно. На судне, когда были в море, все рундуки были открыты и каюты тоже. Дома, в семье получку не прятал и заначки не имел. Принесет – и в стол. Жена тоже. С работы тоже ничего не приносил, порой и можно было, да совесть не позволяла. Хотя испытывать её приходилось часто. Добра? Его списать всегда можно было. Своя рука владыка. Неси в родной гараж и пользуйся. Все просто. Спросят, где взял? Один ответ – достал. Распространённый ответ и многозначительный. Зависть чёрную вызывает у соседа: «Он может, а я нет». Да если бы он сам себе сказал, а то жена бросит ему с упреком: «И на что ты способен?!..». Чувствует себя не полноценным, хотя и знатный токарь. Но что у него под рукой – железяки. И чтобы доказать обратное, он вытачивает болт и приносит: «Смотри, я тоже могу!». Прикинув всё это, Валерий Иванович подумал: «Нет. Всё же надо посоветоваться, как быть в этой ситуации. В деревне всё на виду. Тут не отвертишься словом «достал». Тут все скажут: «Урал!». Это мне-то, моряку, да на старости лет… Надо иметь какое-то оправдание, хотя бы в глазах жены, с которой прожил честным человеком не один десяток лет. Как она скажет, так и сделаю, всё легче будет».
А она сказала:
- Да кто ночью видит? В деревне сейчас, как и везде. И та же Мария Васильевна скажет: «Ну и дураки, что не взяли, корове надо, а не вам. Объясни скотине, когда она голодными глазами будет на тебя смотреть. Что вы ей в стойло подбросите?».
Наталия Борисовна с решительным видом подала ему деньги:
- Иди и расплачивайся, пока не уехал.
Он вернулся к шоферу и скомандовал, как хозяин, слово которого у себя во дворе – закон:
- Сгружай!
- Давно бы так! - воскликну шофёр. В его тучно, ленивой фигуре, словно какой-то живчик сработал. Он выскочил из кабины, как пробка из шампанского. Вмиг перекинулся в кузов и начал швырять тяжёлые тюки через забор, успевая покрикивать: - Принимай, хозяин, кормёжку, пока я добр. За доставку на бутылку подкинешь. Не жлобься. Ты мне, я тебе! Если надо будет ещё чего, только свистни. Так и живём! Мне хорошо, и тебе не накладно.
Опустошив кузов, он принял деньги. Послюнявив палец, пересчитал их. Разделил на две разные части. Большую сунул в нагрудный карман, меньшую – в голенище сапога. Подмигнув при этом Валерию Ивановичу, буркнул нравоучительно:
- Заначку, дед, надо завсегда иметь при себе. Какой мужик без заначки?! Ну, бывай! - вскочил в кабину. Лихо развернул машину, едва не сломав забор, и был таков.
Валерий Иванович стоял перед горой тюков, не зная, что с ней делать: оставить так, как есть, положившись на народную мудрость – утро вечера мудренее. Но светлым днём всяк проходящий мимо увидит и обязательно по старой привычке полюбопытствует: «Где достал?». Тут и объясни, попробуй. Из дома не выходил, на производстве не был, а достал. Так не бывает.