Лёд был прозрачен, как протёртое стекло окна. Под ногами виднелось каменистое дно. В ямках гольянов, как головастиков. Собрались с перемерзающих перекатов на зимовку. Бери их голенькими. Мало ли желающих? Пешней пробей дыру, и хлынет рыбка подышать воздухом. Успевай сгребать.
- Эх, гольяшки, знаете ли вы это? - протянул вслух Валерий Иванович и остановился, разглядывая рыбок как нечто, вернувшееся из детства.
Лет десять ему было в начале войны, когда он пользовался ими, и не до любования ему было. Ловил, как сейчас говорят, по чёрному, и одну за одной нанизывал жадную да червячков рыбёшку на кукан из гибкой и длинной веточки тальника. Скособочившись, чтобы не волоклась добыча по земле, едва доносил до дома, где мать соображала у очага, чем накормить свою проголодавшуюся детвору – его младших братишек и сестрёнок. А тут он со своей добычей. Выручали гальяшки. А сейчас вот встретились ему, сбившись в неглубокой ямке, может быть одной-единственной после залома, где ещё смогла скопиться вода, просочившаяся под ним. Надеются гальяшки, что её не перехватит и самый крепкий мороз до дна, как на перекатах, а твёрдый лёд спасёт их от нападения сверху.
«Как бы ни так», - подумал он озабоченно, почувствовав вдруг какую-то ответственность за эту рыбёшку, какой-то долг перед ней, который всю жизнь подспудно носил в своей душе, И не зря природа открыла эту мелочёвку именно сейчас, когда он идёт к залому. Напомнила ему, что он идёт не только, чтобы использовать залом для своих хозяйственных нужд. Идёт ещё по повелению свыше, которое запало в сердце с детства, чтобы не остаться в долгу, а расплатиться, пока жив, тем действием, которое подсказано какой-то деталью из твоей жизни, не чьей-то иной. В том-то и смысл, что если ты не используешь её, значит, не оставишь будущему поколению то, что заложено было только в тебе. Своё не свалишь на другого. Недаром говорят: а я бы сделал вот так. Сделай, если вдруг деталь всплыла в душе твоей при счастливом случае. И она в общей жизни сыграет свою роль, без которой жизнь была бы не полноценной. А жизнь в этой скудной ямке была перед его глазами.
Шустрый, с мизинец длиной гальянчик, подтолкнул головкой махонький камушек и обнаружил под ним что-то. Но не успел схватить. Тут же налетело столько желающих, что началась свалка за добычу. Но рассудил делёж самый крупный. Он вылетел из тесноты ямки, и вся мелочёвка разбежалась.
«Эх, вам бы сейчас червячков подкинуть! - мелькнуло у Валерия Ивановича. - Было бы у вас незабываемое пиршество, как у меня тогда, - и вкус душистой ухи, как наяву, обдал его обоняние вместе с морозным воздухом. - Что со мной? - думал он, скользящим шагом направляясь к залому. - Или я впадаю в детство, или детство впадает в меня. Наверное, и то, и другое. Хорошо это или плохо? Хорошо, когда ты оказался в том месте, где прошло твоё детство. И плохо, когда оно далеко от тебя, и ты тоскуешь, уставившись в телевизор. А сейчас я иду с санками по скованной льдом речке моего детства. Заиндевелый лес вокруг, каждая веточка в изумрудах, золотые блёски солнца между ними. Под ногами мелодичный скрип, загадочное журчание. Всё действует на меня, как на начинающего открывателя земель, и вновь наполняет восторгом романтика. Видимо судьба моя вернула меня через десятки лет сюда, где прошло моё детство, чтобы всё зачерствевшее от многообразия видимого существо моё вновь вспыхнуло свежестью восприятия, как в детстве, и тронуло до глубины души. И надо ли стесняться? Старик, а туда же. А мне плевать! Я один – никто не видит, что я впал в детство, как и Поэт. Теперь я его понимаю. Я тоже вернулся туда же. Я не изменил тому месту, которое меня породило. И дай бог, оставить на нём, не только свою могилку. Вот разберу залом, речка скажет мне спасибо и гальяшки тоже, да и та рыба, которая свободно пройдёт на своё родовое нерестилище, как я пришёл на свою малую родину, за которую мой отец сложил голову. Наверное, видел он в свой смертельный миг всю эту природу, милую русскому сердцу, у покосившейся калитки жену с ребятнёй у её ниспадающей до земли юбки и меня, жаждущего добыть съестного удочкой из ямки. Видел и попытался пожелать мне удачи уже онемевшими губами. А я тут вижу и его, и мать, и всех, кто считал это место своим и пытаюсь представить себе, что будет здесь, когда от меня останется лишь могилка. Пусть хоть так будет. Ну, начал за здравие, а кончил за упокой. Всё-таки от старости не избавишься, как ни юли, - и, усмехнувшись своим мыслям, подошёл к залому. - Вот сейчас и посмотрим, на что я ещё способен».