Ждать, пока он перебесится, времени у меня не было. Я опять взял со стола чайник и вылил остатки воды на голову, разочаровавшегося в женщинах упыря. Прямо из широкой его горловины
— А ты знаешь, капитан, теперь я думаю, что это она сама казну Якова Самуилыча к рукам прибрала! — выдал я наиболее вероятную версию произошедших событий.
И с удовлетворением отметив, что расстроенный соискатель водовозовского наследства прервался на тоскливой ноте, продолжил терзать его расшатанную психику. Поставив пустой чайник на стол, я подошел к собеседнику ближе.
— А тебя она по ложному следу за мной пустила! Чтобы от себя и от своей несметной добычи, которую она скрысила, отвлечь! Да, Маня — сволочь редкостная, но заметь, она далеко не дура! Она, скорее всего так рассудила, что при всех твоих невесёлых обстоятельствах тебя непременно жаба задушит. И тут либо ты меня заколбасишь, либо наоборот, я тебя. Но Маня-то, крыса хитрожопая, она ведь при любом раскладе в плюсе и с прибылью останется! А заодно и опасных конкурентов, охочих до её богатства, одним ударом сильно проредит.
На охромевшего злодея было жалко смотреть. Перекошенное лицо объявленного во всесоюзный розыск бывшего опера в эту минуту напоминало злую африканскую маску. Оно жило отдельной от его разума жизнью. Нервный тик и сопутствующая ему не менее нервная мимика, обильно сдабривались слезами, которых капитан, как мне представлялось, не чувствовал.
— И вот что еще заметь, друг ты мой Губанов, она тебя, как помоечного бобика на поводке провела! Ты, уже немолодой мужик и опер со стажем, а под её дудку этот краковяк вприсядку сплясал! Именно так, как Маня задумывала. И хрен ты ей теперь отомстишь! Просто ты этого по состоянию здоровья сделать уже не сможешь! А вот я смогу! — завершив процесс глумления над похитителем пельменницы, я умолк на минуту.
Шваркнутый хитрой содомиткой опер сидел и обтекал молча. В прямом и переносном смысле обтекал. С его короткой прически и из глаз стекали капли, но он на это не обращал внимания. Мне даже показалось, что Губанов забыл про боль в своей дырявой коленке.
Звонко похлопав новоиспеченного инвалида по мокрой щеке, я с немалым трудом привлёк к себе его внимание.
— Скажи мне, капитан, сам-то ты как думаешь, могла Марья Антиповна прихватить нычку ребе Водовозова? Ты же какой-никакой, а всё же опер. Да и общался ты с ней, в отличие от меня, в более доверительном формате. Это я для вас вражина — ненавистный следак, а с ней-то вы подельники! А это, почитай, что почти родственники! — без тени сарказма на лице, продолжал я накачивать своего визави, сея семена раздора.
Мазнув по моему лицу подозрительным взглядом и не найдя на нём признаков веселья, бывший коллега мрачно задумался. Потом тяжко вздохнув, снова обратил свои безжизненные глаза на мою физиономию.
— Могла! — нехотя выдал он свой вердикт, — Сейчас, задним умом, я и сам всё по-другому вижу. Мне кажется, что ты, Корнеев, верно всё просчитал. Эта подлюка для того меня на тебя и натравила, чтобы руки себе развязать! Тварь сиженная, как же я так с ней прокололся⁈ — принялся причитать вконец разуверившийся в человечестве бывший опер.
Минут пятнадцать неудержимый источник откровений бил фонтаном. Первые десять минут у меня даже не было нужды задавать какие-то наводящие вопросы. Будучи профессионалом, Губанов самостоятельно и вполне грамотно структурировал выдаваемую информацию. И формулировал её он так же профессионально. Я едва успевал запоминать за ним, горько сожалея, что не захватил с собой какую-нибудь тетрадку. Потом он так же обстоятельно отвечал на мои уточняющие вопросы. На все без исключения, которые я ему задал. Слушая его, я всё больше и больше утверждался в мысли, что в эти минуты меня он ненавидел гораздо меньше, чем коварную мадам Ирсайкину. Даже с учетом нанесённых мною ему телесных повреждений. Необратимых повреждений.
— Дай мне водки, Корнеев! — опроставшийся от крамолы, попросил капитан, — Нога болит и на душе у меня очень хреново! В буфете должно быть, посмотри там справа.
Оглядев вязки и убедившись, что подвоха от пленного ожидать не приходится, я шагнул к указанному предмету мебели и распахнул правую створку. Там действительно стояли две зелёные поллитровки «Русской».
Сорвав с одной из них жестяную крышку, я поднёс горлышко ко рту Губанова.
А тот с болезненным недоумением вылупился в ответ.