Врал я настолько вдохновенно, что и сам почти поверил в свои россказни. Видимо, старик Станиславский всё же был в чем-то прав. Потому что дед Григорий постепенно перестал сыпать гневными искрами из своих, не по-стариковски жгучих глаз. И малиновая прединсультная цветовая гамма, которой налилась его морщинистая физия, стала понемногу терять свой густой колорит.
— Воды дай! — рыкнул он внезапно вошедшему рослому холую, недружественного мордобоя от которого, я так опасался.
Тот выскочил из комнаты, а дед Григорий достал из внутреннего кармана пиджака что-то вроде портсигара. И извлёк из этой штуки какую-то белую капсулу.
— Я понял, лейтенант, ты умысел имеешь на моё устранение! — скрипучим голосом капризно обвинил он меня в святотатстве, — Немцы не смогли и от англичан уберёгся, но ты, сволочь, меня непременно в могилу сведёшь! Скажи мне, Серёжа, за что ты со мной так? — сунул он в рот капсулу и запил её из поданного ему стакана.
Не сильно я ошибался, предполагая, что со мной могло случиться в этом помещении. Многообещающий зверский взгляд дедовского помощника красноречиво подтверждал самые страшные мои опасения. Господи, как же хорошо, что Григорий Трофимович не гикнулся минуту назад в этой богом проклятой комнатёнке!
Глава 3
Дождавшись, когда дедовский костолом покинет помещение, я придвинул стул к притихшему старику. Намереваясь продолжить наш разговор в более спокойном ключе и хотя бы частично вернуть его расположение. Севостьянов сидел нахохлившись, но смотрел на меня уже без прежнего раздражения.
У меня мелькнула надежда, что мои стенания всё же подействовали на него и крови моей он больше не жаждет. Дед покосился на меня и насмешливо ухмыльнулся.
— Ты чего, Корнеев, ко мне жмёшься, я тебе не Эльвира! Ты давай, ступай, лейтенант, служи! — без былой экспрессии, своим обычным голосом напутствовал меня он, — И на руке себе химическим карандашом напиши, а еще лучше на лбу, что в пятницу у тебя важное дело запланировано! На той самой руке напиши, которой ты ширинку в сортире расстёгиваешь, а то ведь снова забудешь! — не удержался Григорий Трофимович от пошлой колкости, которую сам он счел тонким юмором, — О времени и месте тебе позже сообщат! А я пока подумаю, где лучше это сделать, в обкоме или в УВД.
Я, как китайский болванчик, понятливо закивал головой, соглашаясь со всем сказанным и выражая готовность выполнить любые указания осерчавшего москвича.
— Григорий Трофимович, а относительно завтрашней встречи в одиннадцать-тридцать всё в силе? — бессовестно чистыми глазами я взглянул в лицо своего гонителя, дабы подтвердить все прежние договорённости по Копылову.
— В силе! — криво, но так же без неприязни ухмыльнулся он мне в ответ, — А ты, лейтенант, и впрямь редкостный наглец! Ты почему смелый такой, вернее сказать, такой наглый? Или тебя так сильно по голове ударили? — по-птичьи склонив голову набок, цековский сатрап с любопытством смотрел на меня, — Скажи мне честно, Серёжа, тебе действительно настолько всё похер или ты просто идиот? Я, друг мой ситный, по себе знаю, что это только дураки ничего не боятся! Так кто ты, Серёжа?
Мне понравилась такая реакция деда. Она позволяла надеяться, что наши с ним отношения почти восстановились до былого состояния. Но не понравилось другое. Его вопрос был задан всерьёз. Неужели, он и в самом деле готов предположить, что я просто напрочь отмороженный мудак? Или того хуже, что я клинический идиот? Если это так, то плохи мои дела. В глазах генерал-полковника Севостьянова я был готов слыть кем угодно, но только не дебилом. Слишком уж много издержек мне принесёт такое обо мне его мнение. Он просто-напросто прекратит общение со мной.
— Никак нет, товарищ генерал, я не идиот и, ни в коем случае, не отморозок! — с нарочитой неторопливостью поднялся я со стула и, не знаю зачем, сделал морду лица кирпичом. А потом еще засунул руки в карманы брюк, — Не стала бы наша Эльвира Юрьевна плодить детей на пару с конченым дебилом! Эльвира женщина продуманная и очень дальновидная!
О том, что впервые я затащил Клюйко в постель почти насильно, ошеломив её бандитским наскоком и практически похитив с улицы, Севостьянов знать не мог. Вряд ли Эльвира ему об этом поведала. И я в такие подробности посвящать деда не собираюсь. Так что пусть покровитель Клюйко кушает мою версию. Так сказать, относительно истинную правду, но в моей вольной интерпретации.