Я уже полчаса уговаривал Аньку пойти к прокурору Октябрьского района, у которого она числилась помощником среди прочих, себе подобных. Я видел, что ей и хочется и колется. Все-таки страшная это штука, государственная служба. Всяк, кто на нее попал, становится рабом и трусом. И, чтобы осмыслить всю иллюзорность нахождения на ней и понять, что на самом деле бояться бюрократической системы не обязательно, нужно прийти в жизнь во второй раз с багажом послезнания.
— Хорошо, — не стал я пытаться ломать через колено свою бывшую однокашницу, — Ты к прокурору меня сейчас завести можешь? Но перед этим все правильно ему доложить по мне? — задал я вопрос, устав переливать воду из пустого в порожнее. Мне очень хотелось избавится от дела Вязовскина, а для этого мне была необходима поддержка прокурора Октябрьского района, который санкционировал арест бздуна. Имея за спиной громаднейший опыт межведомственной подковерной возни, я примерно понимал, что и всемогущий обком и областной прокурор будут тянуть до последнего, не желая делать первого шага. Который запросто может стать роковым, а, значит, последним. Или предпоследним, что тоже малоприятно. Они-то могли себе позволить ссыкливо играть вдолгую, а я — нет. Мне послезавтра надо было выдвигаться в Москву. Слишком уж тяжелым получился революционный плешивец. И вообще, я чувствовал, что должен проводить Лишневских до пограничного контроля в Шереметьево.
— Хорошо, Корнеев, я попробую! — наконец-то решилась Нюрка, — Но с тебя ресторан!
Злочевская закрыла в сейф свои бумажки и показав мне язык, вышла из кабинета. Ждать мне ее пришлось минут пятнадцать. За это время я уже успел трижды позвонить по телефону, а теперь стоял у окна и разглядывал грязную весеннюю улицу.
— Чего ты туда пялишься? — от порога набросилась на меня Нюрка, — Пошли быстро, пять минут у тебя! — нетерпеливо притопнула импортной туфлей Злочевская.
Прокурорская приемная была рядом и много времени на дорогу у нас не ушло. Сквозняком пролетев через стоящих и сидевших посетителей, мы с Анной Романовной, притормозив у самого тамбура, уже совсем степенно вошли в кабинет. За большим полированным столом сидел тот самый старший советник юстиции, который поначалу на арест Алеши санкции мне не дал. И вот теперь я снова у него, но просить теперь буду обратного. Чтобы Вязовскина он выпустил. Вернее, чтобы не помешал мне его выпустить.
— Что-то не пойму я вас, молодой человек! — ухмыльнулся почти глумливо старший советник, — То из кожи вон лезете, чтобы арестовать своего подследственного, а теперь под подписку его отпустить готовы? Правильно я вас понимаю? — с насмешливым непониманием разглядывал меня прокурор Октябрьского района. — Позвольте полюбопытствовать, лейтенант, что за обстоятельства заставили вас прийти к такому решению?
Это он, что, таким образом намекает мне, что подозревает меня в какой-то корысти?
— Личной заинтересованности, если вы на это намекаете, у меня нет! — твердо посмотрел я в глаза прокурору, — Обстоятельства изменились и для следствия целесообразнее будет Вязовскина выпустить под подписку о невыезде! — я по-прежнему не отводил взгляда от внимательных прокурорских глаз. Мужик смотрел на меня, как на настырного чижика, который пытается протиснуться между стальных прутьев клетки.
— Ну, дядя Валера-а-а! — неожиданно и тягуче раздалось у меня из-за спины.
— А ну брысь отсюда! — в ответ на неуместный нюркин возглас рявкнул прокурор района.
Сзади, через секунды три, послушно хлопнула закрывшаяся дверь, но до этого я услышал, как Злочевская фыркнула, ничуть не стесняясь и не скрывая своего недовольства. Странные царят порядки в этих стенах! Ну да бог с ними, в чужом монастыре каждый дрочит, как хочет.
— Ты не ответил, лейтенант, зачем тебе понадобилось арестованного отпускать? — продолжал настаивать на моей откровенности «дядя Валера».
— Особой нужды держать его теперь в СИЗО нет, это раз! — начал я фрагментарно колоться, — И скоро, я думаю, будет возбуждено еще одно уголовное дело. В отношении работника милиции. Это два. Более того, я полагаю, что дела эти будут объединены в одно производство и, как вы сами понимаете, подследственность эта станет вашей, прокурорской! Это три.
Прокурор теперь смотрел на меня не как на мелкого пернатого в птичьей клетке, а как на вертлявую обезьяну с гранатой, которая едет с ним в одном «Запорожце».