– Всегда, друг мой, бывает лучше жалеть о том, что ты натворил, чем о том, чего не сделал.
Одна эта фраза, в итоге, вошла в моё сердце и проросла на благодатной почве, даровав мне не одно десятилетие счастливой семейной жизни. Я никогда не сожалел о том, что сделано – Ирина стала моей единственной женой, и сразу же занялась приведением меня в человеческий вид. Тогда не обошлось без ссор, сейчас же я сознаю, что легко мог закончить в канаве в обнимку с бутылью чего-нибудь крепкого и дешевого, если бы не железная воля моей героической жены, и не странное стечение обстоятельств, перевернувшее всю мою жизнь с ног на голову.
Хельга и Ирина делят в моей душе, и по сей день, главное место, хотя ни той, ни другой давно уже нет в живых. Своей же жизнью я, несомненно, обязан обеим, и об этом пойдет мой рассказ.
Тогда я еще безбожно пил и приехал, как это часто бывало, совсем «на рогах». В мои обязанности входило проводить вечера и ночи с Хельгой 2 раза в неделю, после основной работы. Не так уж сильно хозяйка этого роскошного особняка действительно нуждалась в сиделке, скорее ей было скучно проводить закаты в одиночестве. Платила она прилично, и я уже задумался о создании семьи, тем более, что Ирина накануне сообщила радостную новость. Свое отцовство я отпраздновал хорошо, даже слишком, но не беспокоился на этот счет. Я еще ни разу не слышал от моей работодательницы ни слова упрека за свой образ жизни, хотя пару раз удостоился такого красноречивого молчания, что невольно устыдился. Вогнать в краску пожилая леди могла любого, даже не повышая голоса.
Тогда я еще понятия не имел о том, что Хельга переписала на меня большую часть завещанного детям имущества, ровно как и о том, что детей у неё двое, а не одна, известная мне дочь. В ту ночь я проснулся от шума в соседней комнате, принадлежащей хозяйке, быстро оделся и без стука зашел. Обнаружил я следующую картину: Анна, дочь Хельги, стояла над кроватью своей матери с подушкой в руках, рядом находился неизвестный мне мужчина лет сорока, астенично сложенный, черноволосый и с крайне пугающими водянисто-серыми глазами. Чуть позже я узнал, что Алексей, сын Хельги и мой тезка уже давно и прочно сидел на тяжелейшем наркотике, что и сыграло роковую роль в моей судьбе.
Последовала немая сцена, во время которой эти двое, вытаращив на меня глаза, застыли в тех позах, в которых были – Анна в наклон над кроватью, и Алексей с открытым ртом (видимо он что-то говорил сестре), положив руку в карман брюк. В следующую секунду воздух взорвался звуком и движением:
– Леш, держи его!
-Мочи уже бабку, а то скоро весь дом сбежится.
Видимо они полагали, что я слишком набрался, чтобы даже проснуться и, тем более, составить им серьезное препятствие. Увы, господа не ошиблись в этом прискорбном факте. Я на секунду потерялся, пытаясь определить, что лучше – выскочить в дверь и позвать на помощь или кинуться к будущим преступникам и быстро обезвредить обоих. Борьбой я занимался и был в ней неплох, но хмель, еще не выветрившийся из моей дурной головы сыграл злую шутку, заморозив меня на одну-две секунды. Этого было достаточно для Алексея, чтобы вытащить руку из кармана и сделать два шага ко мне, приставив к моему лбу дуло пистолета. Я еще помню, как повел глазами в сторону кровати с наклонившейся над ней Анной. Помню сумасшедший взгляд и ухмылку парня, ставшего моей, пусть и временной, но смертью. Дальше был звук, глухой звук падающего тела, я тогда еще думал, что что-то грохнулось в комнате, пока не увидел над собой потолок. Белый потолок комнаты Хельги – это, собственно, последнее, что я увидел. Когда стало больно, я уже не понимал, что это моя боль. Но вскоре и она прошла.
-Идиот, ты что натворил, я просила держа…– последнее, что я слышал.
Они, в отличие от меня, знали о том, что Хельга собирается изменить завещание. Но им, как и мне, не было известно, что оно уже переписано.
Я проснулся от кошмара в холодном поту, на собственной кровати. Внимательно осмотрел три красных квадратика на пододеяльнике – давно выцветший орнамент, и немного успокоился. Мне просто приснился страшный сон, так мне тогда показалось. За окном светило солнце, но… окно было не моим. Я провел рукой по волосам и удивился еще больше – они снова стали длинною по плечи, как я носил в ранней юности. Комната с побеленными стенами, без штор на окнах, с одной старенькой кушеткой, на которой я лежал и большой мягкой кроватью – кроватью Хельги. Я кинулся туда, надеясь увидеть знакомое лицо. И тут меня захлестнул ужас – на сбитой простыни, откинув одеяло, лежала не Хельга, а незнакомый мне человек. Чернокожий мужчина в расцвете сил безмятежно спал на кровати только что задушенной подушкой пожилой женщины, а рядом стоит моя кровать, застеленная моим бельем, в комнате без каких либо опознавательных признаков. Что же все-таки произошло? Я умер?