– На этот вопрос у меня пока нет ответа, – обернувшись, я обнаружил, что парень, приподнявшись на локте, внимательно смотрит на меня голубыми проницательными глазами. Взгляд его был…как у Хельги. – Я спал, когда все произошло, и случившееся для меня не меньшая загадка. Но возможно ты сможешь пролить свет на ситуацию, в которую мы попали?
– Ты кто? – я не нашел лучшего вопроса чем очень удивил моего собеседника.
-Ты не узнаешь меня мой мальчик? – парень приподнял одну бровь, разведя руки в очень знакомом характерном жесте.
– Это вы? – неуверенно спросил я, чувствуя себя полным идиотом. – Но почему вы… негр? И мужчина?
– Не говори ерунду, – строго одернула…одернул меня парень, выдававший себя за мою пациентку. – Я не негр. Впрочем, и ты выглядишь весьма странно для меня. Видимо, в этом необычном месте мир мы так же видим иначе. Расскажи, пожалуйста, что последнее ты помнишь? И отвернись, прошу тебя, я хотел бы одеться.
Я отвернулся, не смея ослушаться, да и не имея каких-либо сил объяснять собеседнику, что он мужчина и стыдиться меня не стоит. Сам я уже натянул на себя джинсы, футболку и старую кожаную куртку – вещи из моего не очень далекого, но уже забытого прошлого. И постарался не концентрироваться на вопросе, как они здесь оказались. Похоже, придется принять происходящее как данность.
Рассказывать Хельге о том, что её убила родная дочь, мне было крайне неловко, но ощущение нереальности происходящего придало мне сил.
Он (теперь я буду отзываться о Хельге только в мужском роде, чтобы читателю было проще) воспринял мой рассказ стойко и, как мне показалось, даже устало.
– Я ждал этого давно. – Первое, что сказал мой собеседник, – потому переписал завещание на тебя. Думал оградить себя от их замыслов, пусть бы ждали, пока их престарелая карга смилуется!
– Хельга Германовна! – я всё больше изкмлялся то ли самому рассказу о завещании, то ли сленгу, употребляемым тем, кто совсем недавно был благовоспитанной дамой. Негр засмеялся:
– Что, не слышал от меня такого мальчик? Прости меня, что невольно заставил участвовать тебя в этой провокации, как видишь, я не рассчитал, и подверг опасности как себя, так и тебя.
В глазах его я увидел сочувствие и понимание, и в сердце моем защемило. Я сел на кровать и уставился в пол, который, как и стены, был белым, больничным. Осознание постигло меня внезапно.
– Как в больнице, – повторил я вслух, сам не знаю зачем – А у меня там Ира беременная…
Он подсел ко мне и приобнял за плечи, совсем как раньше делала Хельга, если я был чем-то расстроен. Мать моя давно умерла… странно, что до этого момента я и вовсе не задумывался о том, кем стала для меня моя пациентка.
– Не стоит унывать, мой мальчик. Не думаю, что мы мертвы. Эта комната выглядит как больничная палата, возможно, это галлюцинация, которая говорит нам о том, где мы сейчас находимся. Пойдем, посмотрим, что снаружи. – Он улыбнулся, и мне стало немного легче.
Мы вышли на улицу, где к удивлению своему, я увидел поразительную картину: перед нами простиралось поле, поросшее травой неестественного едко-зеленого оттенка. Никакие газоны, что нынче в чести у дачников и владельцев загородных особняков не могли сравниться с этим рябящим в глазах цветом. Далее за полем, слева от нас оскалились серыми клыками скалистые горы, из-за которых виднелись глубокие клубы чернейших из всех туч, что мне доводилось видеть. Из облаков били молнии, но били против всех законов физики, снизу вверх. К небу. Небо так же было необычайное, переливающееся всеми оттенками радуги. Впереди, прямо посередине изумрудного поля, я увидел озеро, которое было так же невероятного, глубокого синего цвета, что уже не удивляло меня. В этом удивительном мире контрастов все было, как будто, слегка утрировано. Деревья на краю поля гнулись от ветра, близкого к ураганному, но я не чувствовал ни дуновения. И тишина, глубокая всепоглощающая тишина, через которую слабо и приглушенно пробивались первые аккорды моей любимой песни. Они постоянно повторялись, мешая сосредоточиться и доводя до безумия своей бесконечностью.