– Я полагаю, мы на перекрестье двух миров – нашего реального мира и загробного, – мой собеседник взял лекторский тон. – Видим мы этот участок по-разному, так как разум каждого из нас имеет свои воспоминания и впечатления. Здесь, безусловно, приятно находиться, так как умирающий мозг строит комфортные для себя декорации, и в этом причина различий.
– И я вижу вас негром, потому что таковой вас представлял? Чушь! – взвился я. А озеро? Известно ли вам, что я не люблю воду и не умею плавать? Я уж молчу про тучи, от которых явно стоит ждать не грибного дождичка. Зачем моему мозгу создавать неприятные для меня образы, если согласно вашей теории этот мир для меня полностью комфортен.
– Этого я не знаю, – спокойно заметил Хель, – но могу предположить кое-что. Крепитесь молодой человек, это может Вас расстроить. Или обрадовать, в зависимости от вашего отношения ко мне.
Я приподнял брови: Хельга при жизни обращалась ко мне на вы, только в том случае если дело было крайне серьезное.
– Боюсь, что нам придется расстаться, – печально произнес парень. – Видишь ли, друг мой, ты явно осознаешь этот мир гораздо более искаженным, чем я. Искажение распространяется и на меня самого и на цветовую гамму окружающего пространства. Озеро же – это заслон, которого для меня нет, но есть для тебя. И его можно преступить в случае, если ты того захочешь. Скалы – препятствие непреодолимое, они встают перед тобой именно в той стороне, в которую меня очень сильно влечет с того момента, как мы появились здесь. Ты видишь меня в нелепом облике, потому что я для тебя лишь призрак. Ты еще жив, Лешенька. Ты еще можешь вернуться назад. А мне уже скоро будет пора. – он грустно улыбнулся, глядя на меня с теплотой, от которой скребло на душе. – Если же ты решишь остаться, то за мной последовать не сможешь. И обратно вернуться, возможно, тоже.
– То есть кома? – я произнес эти слова шепотом, зная, что, скажи я их вслух, и голос мой задрожит. Ира… мой сын (или может быть дочь?) – сирота. Без отца. Как я с 17 лет без матери. Грудь мою, сжатую в тиски, пронзала странная боль, как будто кто-то постоянно нажимал на нее, только очень медленно, словно пресс. – Что же делать?
– Войти в озеро, Леша. Полагаю, это твой способ вернуться.
Я взвился. Резко и неожиданно для себя самого. Привел множество аргументов, один глупее другого, почему этот метод никуда не годится. На самом же деле единственная причина моего нежелания попробовать заключалась в том, что я попросту боюсь заходить в незнакомые водоемы. Ну да, боюсь, и что с того? Хель молча смотрел на меня и страх уступил место моей, с рождения, деятельной натуре.
– Значит так, – бодро начал я. – Первое: я вас здесь не оставлю. Второе: я же инженер, пусть и недоучка. А значит, что? Значит смогу из подручных материалов соорудить что либо, на чем можно будет переплыть озеро. Вдвоем переплыть, – я особенно акцентировал на этом внимание для Хеля. – Обычный плот не подойдет, озеро штормит. И третье: мне понадобится ваша помощь с чертежами. Мы выберемся, Хель, выберемся, я тебе обещаю.
Я говорил горячо, а он слушал меня и кивал, с печальной и мудрой улыбкой пожилого человека, никак не вяжущейся с простоватым лицом молодого мужчины. Сегодня, вспоминая это, я сознаю, что он лишь подыгрывал, чтобы я не опускал руки. Он хотел, чтобы я жил.
Я начал с того, что прошелся по поляне и лесу, в надежде найти материал, из которого мог бы соорудить подобие судна. Не найдя ничего подходящего, я совсем было отчаялся, но тут Хель вновь направил мой ум в нужное русло. Глядя, как он гуляет босиком по траве, я спросил, отчего человек, давно и прочно прикованный к инвалидному креслу, здесь может ходить, как ни в чем не бывало. Парень глянул на меня слегка удивленно, и дал ответ, как всегда незамысловатый и точный:
– Потому что я так хочу.
До меня, наконец, дошло: вокруг меня лишь плод моего воображения, остаточный бред простреленной головы (то-то она так безумно болит), а, значит, здесь существует всё, что я хочу, чтобы существовало. Мне следует только пожелать и…да, да, ватман и набор карандашей, ластик, линейка, линейка-уголок, еще одна, кульман… Я набрал всё необходимое, но с удивлением обнаружил, что не могу остановиться. Прямо из воздуха передо мной возникали все новые вещи, и, конечно же, не обошлось без коньяка. Остановился я только на губной помаде Иры, которую, видимо, наколдовал после чудесного исчезновения бутыли (к слову сказать, уходила она вовсе не тем путем, что прибыла). Хель только качал головой, глядя на это безобразие, но не останавливал меня. И правильно: я, как уже оговорился ранее, быстро успокоился и, найдя среди вороха вещей, необходимые принадлежности, мановением руки растворил в воздухе все остальное. Приятно было ощущать себя волшебником, но раскаты грома становились всё громче, и пора было заняться делом.