Хель искренне старался помочь, но к нашему общему удивлению, не смог. На этапе черчения обнаружилось, что он не видит рисунка и не может прочитать ни единой строчки из моих расчетов. Но я упорствовал, и, вскоре, проект был готов.
Мы сидели на маленькой открытой веранде. Сосед мой поднял голову вверх и жмурился, словно грелся на солнышке. А с неба накрапывал дождь. Облака затянули почти весь небосвод, вокруг полыхали молнии, я дорабатывал чертеж – строить корабль не было необходимости, мне останется только представить то, что я придумал и мысленно составить воедино детали. Главное, чтобы работало. Листы под моими пальцами начали было разлетаться, но я велел им оставаться на месте и они будто бы приклеились к столу.
– Лешенька, – я уже не вздрагивал от мужского голоса, произносящего мое имя так ласково, по-женски. – Я молчал все время, что ты чертил корабль, но теперь пришла нам с тобой пора расставить все точки над i. Пойми, я не вижу грозы, не вижу чертежа, не увижу и корабля, что ты создашь, да и озера не увижу. Тебе придется плыть одному.
– Попытайтесь хотя бы, – устало попросил я. На эту тему нам уже довелось поспорить. – Меня же вы видите так, как и я себя вижу. И картинг видели, даже катались со мной. Возьмете меня за руку, и я вас перевезу.
– Я вижу тебя таким, какой ты есть, мой мальчик, потому что ты еще жив, – печально ответил Хель. – Ты не сможешь взять меня, я ведь уже призрак. – Он приподнял руку, и я, холодея, увидел, как ударила позади молния, сверкнув и просветив насквозь запястье. Полупрозрачное. – Я исчезаю. Мне уже не место здесь, и скоро я уйду.
– Значит надо торопиться, – упрямо ответил я. – Если не получится, я оставлю вам записи.
– Ты, наверное, запамятовал, что я не могу их прочесть, – заметил мой собеседник.
– Я предлагаю следующее, – я щелкнул пальцами и в воздухе завис еще один лист бумаги, – вы запишете за мной сами. И сможете увидеть то, что начертили.
Я взял его руку, она была почти невесомой и теряла четкие очертания – будто держишь в ладонях облако. Молния ударила совсем рядом, заставив меня захлебнуться словами. Музыка стала громче. Я водил рукой Хеля по бумаге, создавая копию своего наброска.
– Кстати, а почему вы сказали, что видите меня таким, какой я есть, – просил я между делом, – ведь сейчас я тоже смотрюсь иначе.
– И все же ты такой. Что-то случилось, когда ты был совсем молоденьким, Лешенька. Что?
Руки, моя и его, дрогнули, проведя неровную линию. Я подтер её ластиком и вздохнул.
– Мама умерла.
– И ты её не отпустил, я прав? – после паузы спросил Хель. Он смотрел на меня мягко и с сочувствием, как смотрят, возможно, на чудаков или юродивых. Меня это сильно вывело из себя.
– Да причем здесь она, это не связано! – рявкнул я и снова вложил в руку Хеля ластик. А затем внезапно начал говорить. – Мать была единственным человеком в мире, кто мог сдержать отца. Он совершенно слетел с катушек после…этого и мне пришлось сидеть тише воды, чтобы остальные домочадцы не были биты. Стоило нам поссориться, и он распускал руки, но не со мной дрался трус! С нами сестра жила и тетка. – я резко замолчал. Удивился, что все же рассказал кому-то о позоре своей семьи. Имидж отца я старался поддерживать в глазах окружающих несмотря ни на что, а проблемы решать тихо и наедине. Потом вздохнул и продолжил, внутренне понимая, хотя и не признаваясь самому себе, что Хель уже вряд ли что-либо расскажет в обществе. – Он срывался на слабых. Когда я бросил университет, то ушел из дома. Наверное, в отца пошел…
– Почему? – спросил он вроде бы удивленно, но в мудрых его глазах не было вопроса.
– Никого с собой не прихватил, ушел сам. И знать до сих пор не желаю, что у них происходит. Одним словом, трус – это наследственное. А мама, она была вроде вас…сильная, смелая, умная. Да что уже говорить. – я закрыл глаза, а в горле щемило от воспоминаний. Хотелось выть, да вот только луны здесь, кажется, не предвидится. Небо этого мира заволокло тучами – их я не мог разогнать силой мысли. Над нами царила грозовая ночь.