– Ты остался таким же, каким был в год её смерти, верно? Не изменился. Волосы постриг, оделся как человек, но душа твоя осталась прежней. Ты можешь убеждать себя, что ты уже взрослый, но ты всего лишь мальчик, запуганный отцом, обиженный на жизнь. Я хотел бы дать тебе напоследок парочку советов: отпусти мать и прости себя. Одним словом – повзрослей.
Я обернулся с Хелю, желая возразить, но застыл с открытым ртом. Он стал совсем прозрачным.
– Я тоже ухожу, и тебе придется принять это обстоятельство, – строго сказал мой собеседник. – И никаких но.
– Нет уж, «но» будут, – я впервые возразил ей…ему, в ответ на этот безапелляционный тон. Хельга могла быть убедительной. – Вы можете прочитать, что, что написано вашей рукой?
Хель нахмурился, сделав неосознанное движение пальцем у переносицы – она носила очки при жизни.
– Нет, – печально ответил парень, – и это тоже не могу.
Ветер стал почти ураганным, теперь я чувствовал его и трясся от холода. А ведь еще предстояло подняться на корабль. Как же болит голова! Сосредоточиться было необходимо. Мне бы еще полчаса…
Раздался раскат грома, и в нём, как указание свыше пророкотало низким женским голосом:
– Очнись, милый.
В этом небесном гласе мне почудились интонации, с которыми обычно говорила …кто? Не помню… Да пропади оно все пропадом!
– Хель, почему мы здесь?
– О…мальчик мой, я не помню. Но кажется мы умерли?
Нам надо идти. Надо идти, повторял я себе как заведенный.
Мы выскочили с веранды и бегом кинулись в сторону озера. Бежать было недалеко, но страшно, так как молнии били, буквально, под ногами. Снизу вверх. На грудь давило всё сильнее, я почти задыхался, а в голове гремели тяжелые металлические аккорды.
– Выключите вы эту проклятую музыку, – рявкнул я, сам не зная к кому я обращаюсь. Но, похоже, меня услышали.
– …си, сказано… – пророкотало в небе. Я уже не успевал уворачиваться от молний, бьющих из земли. Они с треском поднимались из следов, оставленных моими ботинками. Хеля я не видел. – …ное радио…
– Хватит, – я уже умолял небеса. – Я не пойду никуда сейчас, мне нужно время. Время, слышите, подождите…
– Сердечная… – ответили мне.
И молнии внезапно прекратились, давая мне передышку, необходимую для постройки корабля.
Он не возник из ничего, а просто поднялся из под воды. Совсем небольшое судно, я видел такой кораблик совсем недавно по телевизору. Вот только, что такое телевизор?
– Скорее, – прошелестел Хель. – давай прощаться мальчик мой.
Я упрямо подвел его к кораблю, что уже стоял у берега, качаясь на обезумевших волнах.
– Заходите, – Хель вслепую ощупывал судно, и в этот миг рухнула моя последняя надежда, – его руки проходили сквозь борт.
– Ветер поднялся, – Хель смотрел на меня. Нет не чернокожий парень Хель, а молодая привлекательная женщина, в платье, от которого веяло духом 50х и с огромными глазами, чистейшего, как слеза, голубого цвета. Хельга улыбалась, юная и красивая как никогда. Точно бы влюбился, если бы не…кто-то еще?
– Меня уносит. Скорее плыви, – прокричала она сквозь шум ветра и шторма. – Мне пора.
Ветер подхватил ее словно пушинку, и через мгновение она растворилась в воздухе. В это самое последнее мгновение мне почудилось, что это не Хельга вовсе протягивает мне руку в прощальном жесте, а словно бы моя мать прощается со мной. Её голос затих вдали последней фразой «Отпусти её, слышишь?». Я же остался на корабле – капитан пустого судна. Скалы, за которыми исчезла Хельга, внезапно пришли в движение и я понял, что это вовсе не скалы, а застывшие облака. Пройти сквозь них не сложно. Палубу тряхнуло, и я едва не упал за борт. С усилием я обернулся на озеро и стал свидетелем совершенно невероятной картины, от которой волосы мои мгновенно поседели как в забытьи, так и наяву. Озеро кипело, вздымалось и опадало бурлящими гребнями и пузырями, производя впечатление гигантского разогретого чайника, в который случайно упала мошка – то есть я. Уже не озеро видел я перед собой, но океан, бурлящий во гневе Посейдона. Вдалеке поднялась гигантская волна, словно стена вздымалась она над моим маленьким суденышком – я видел его отражение в зеркальной глади вставших на дыбы величественных вод. А за этим адом простиралось ничто – чернота, разлившиеся чернила. Тьма была в глубине волн, в небе, за мной и подо мной. Она расползалась кругом, будто гигантский спрут, окрашивая воду словно чернила, разлитые в ванне. Не было более ни гор, ни луга, ни рощи. Все исчезло в потрясающем своими размерами водовороте, что, казалось бы, затягивал в себя все сущее, даже небеса. И туда мне следовало плыть. Не лучше ли пойти за Хельгой? Лишь в той стороне, куда ушла умершая, сквозь облака еще пробивается свет.