Пулю, увы, так и не смогли извлечь из моей несчастной седой головы. Сначала это не сильно заботило меня, тем более вследствие рождения дочери, Леночки, которое я, к несчастью, застал еще лежа в больнице. Но при выписке Антон Сергеевич, мой лечащий врач, предупредил меня, что за положением пули следить придется тщательно. Первым, что я сделал, выйдя из больницы, после радостного воссоединения с семьей, было возвращение в дом моих родителей. Я бы мог сделать это на собственном автомобиле, но, увы, он еще не был куплен, а я не пожелал затягивать с визитом в прошлое. Странно было вновь садиться в электричку и ехать тем маршрутом, которым когда-то я покидал свою прежнюю жизнь. Видит Бог, не один раз я стремился выйти из поезда на каком-либо мелком полустанке и пересесть на встречный состав, и всё же сдержался. В доме родителей было по-прежнему, разве что чуть более обветшалым, чем я помнил. Я никого не нашел ни в покосившемся сарае, ни в заросшем саду, а потому постучался в дом. Открыла мне тетка, Дарья, располневшая с прежних пор во много раз, но с тем же анемично-бледным лицом и пыльным взглядом глаз, цвета остывающей золы. Свои тонкие мышиные волосы она, как и раньше, убирала под невыразительный пегий платок, а распухшие ноги кутала в шерстяную юбку-колокол. Проведя меня в дом, тетка напоила меня чаем с сушками, и рассказала последние новости села. От нее же я узнал, что брат ее и мой отец почил, пусть и не совсем с миром, но достаточно скорой смертью и буквально недавно. Сообщать мне не стали, решив, что все равно не приду. Помер братец, говорила тетка, отравившись каким-то пойлом, купленным за пол стольника у заезжих мужиков, а перед смертью гонял племяшу Машку по всему селу, да ревел как бык, что убьет шалаву, если еще раз с тремя китайцами ее застанет. Стоит ли говорить, что никаких китайцев ни Машка, ни село и в глаза не видело за всю жизнь ни разу? После похорон уехала девка в Москву, не видал я её там? Не может быть, неужто не позвонила?
Жаловалась тетка и на пенсию по инвалидности, да на Саню из пятого дома, что продыху не дает, все зовет замуж, а сам с осени не просыхает. Дал ей денег, поговорил с Саней по-мужски, как у нас водится, а потом тетка бинтовала мне руки. Уезжал с осадком столь мерзостным, что и обещал себе более сюда не возвращаться. В этом я клялся и в прошлый свой отъезд, и теперь знал, что слово своё снова нарушу. В Москве нашел сестру, но, как и всегда, в подобных случаях, перетрусил, и уговаривал себя позвонить так долго, что, стыдно признаться, жена моя сделала это за меня. Мария появилась у меня на пороге тем же вечером и, рыдая в голос, объявила, что ей негде жить. Оставил сестру у себя, пока не купил ей жилье. Благо Ирочка у меня, в самом деле, святой человек, и не сказала ни слова против.
Купил нам с Ирой квартиру и загородный дом, сестре и тетке еще по дому в области. Остальное же истратил сильно позже, когда, став преуспевающим врачом, почувствовал в себе достаточное количество сил и опыта, чтобы создать что-то свое: открыл собственный медицинский центр. И все было прекрасно до тех пор, пока пуля в моей голове не решила отправиться в путешествие. Сначала были лишь головные боли, но затем не заставили себя ждать и последствия более серьезного порядка. Ирочку я уже хоронил, передвигаясь с тростью, на выпускной же к своей дочери вынужден был прибыть в инвалидном кресле. Сейчас я, не старый, в общем, человек готовлюсь, тем не менее, покинуть этот мир. Леночка с Марией всё твердят, что я рано себя хороню, однако же сон, что я видел давеча, увы, не оставляет мне никаких сомнений.