Дождь усилился, заглушив дальнейшую беседу журналиста со священником. За пеленой дождя скрылся и вирт – экран.
Нужно было идти собирать вещи, и переезжать по выданному адресу. Но идти совсем не хотелось – хотелось спать. Дома был Рафаэль: она войдёт и скажет: "Рафаэль, я потеряла ребёнка. Они его убили". И Рафаэль будет улыбаться. Она скажет "Рафаэль, нас выселяют в каморку площадью в четыре квадрата". И Рафаэль будет улыбаться. Она скажет "Рафаэль, я больше никогда не увижу Натана" – и Рафаэль будет…
У Амаи закружилась голова. Она прилегла на мокрую лавку.
"Увидеть Натана" – осталась единственная мысль. Всё остальное она позабыла.
Амая набрала свои координаты на мипле и отправила их любовнику. А затем уснула, невзирая на дождь, хлещущий по щекам.
***
– Вот так, – приговаривала Амая, собирая вещи. – Рафи, уж прости, я не смогу взять тебя с собой.
Рафаэль стоял рядом и улыбался. Что-то в этой улыбке не нравилось Амае. А может быть просто не нравилась сама улыбка – она была неуместной. Сама девушка давно взяла себя в руки, вернув на лицо бесстрастное выражение. Лика давно уже перестала предлагать ей успокоительное, молча фиксируя активность мозга и сердцебиение, и выдавая на линзу тревожные красные цифры.
Натан прилетел на каре сразу, как получил сообщение – Амая не успела даже выспаться, когда обнаружила, что её несут на руках. Кар был арендованным, и, как потом выяснилось, Натан слил на аренду все оставшиеся у него баллы. Кроме ограничения баллового прироста, с ним более ничего не сумели сделать. Работал он мусорщиком при своём Министерстве, а жил в каморке, вроде той, в которую выселяли Амаю, и это была минимальная площадь бесплатного жилья, а потому выбросить в ещё худшее его не могли. Конечно же с Натаном провели моральную работу и куда более жёсткую, чем с Амаей – в медкрыло мужчина потом так же попал, после того, как они, отдали его на воспитание охране. Они, были в каждом Министерстве свои, но похожие друг на друга, словно клоны. Охрана тоже была одинакова, как и воспитательные меры, применяемые ей к провинившимся. Правое ребро Натана ещё не срослось. А во рту у Натана теперь не хватало двух зубов – теперь он выглядел совсем антисоциально. И на все это Натану было глубоко плевать.
А на то, что сделали с Амаей Натану плевать не было. И ему, видит Бог, хотелось кого-нибудь наказать. Но, конечно же, не Амаю.
На пороге ячейки их встретила голубоглазая блондинка с пышными формами и взглядом таким жутким, что Амая едва не передумала идти в гости. Подняв створку, жена Натана вернулась к прежнему занятию. В комнате на четыре квадрата хозяин умудрился держать птицу в клетке, черепаху, двух шиншилл и морскую свинку. Самым пугающим для Амаи было то, что весь этот зоопарк был…живым. Вся эта биомасса двигалась, шуршала, пахла… Барби же явно не настораживало такое количество биологических существ в ячейке – она с монотонностью машины и, не открывая клетки, тыкала ножом в птицу. Бедное пернатое существо с клёкотом носилось между прутьями, размахивая крыльями. Натан, увидев это, как будто обрадовался. Подойдя к жене, он схватил её за волосы и отдёрнул назад.
– Я тебе, сука, сто раз повторял! – рычал он, встряхивая жену как куклу, – Не! Трогать! Канарейку! Не! Трогать! Животных! Совсем! Только! Кормить!
– Как скажешь, дорогой! – с доброжелательной улыбкой ответила жена.
Глаза её были чуть прищурены. Амая подумала, что этот прищур, вероятно, был запрограммирован в ней, как элемент игривого флирта, но выглядело это страшно – казалось, супруга смотрит на мужчину с ненавистью. Натану тоже стало не по себе, и он отпустил жену со словами:
– Долбанная машина!
Затем хозяин подошёл к клетке и достал оттуда птицу – несчастная канарейка жалась к рукам. Натан погладил её, воркуя, и поцеловал в клюв.
– В пять вечера насыпешь ей зерно, – приказал он Барби, и та снова ответила "Как скажешь". – Потом уберёшь в клетке.
– Не надо, – вдруг вырвалось у Амаи.
– Что? – не понял Натан.
– Не надо…так с ней.
– С канарейкой? – удивился Натан.
– С Барби.
– А…кстати её по настоящему зовут Аврора.
– Зачем ты её мучаешь?
Мужчина нахмурился, решив было, что девушка ещё не отошла от лекарств. Но затем осознал суть вопроса.
– Она чуть не зарезала мою птицу. И получила по заслугам.
– Но ведь она – робот и не понимает, что делает.