— Любая свободная — твоя, - бросила сварливая женщина и пошла прочь.
Марьяна окинула взглядом десятки жалких лежаков и суетящихся повсюду женщин. Царящий здесь хаос резко контрастировал со спокойной атмосферой в башне эльфа.
— Стой, а завтра что будет? - крикнула она в сторону уходящей служанки, но та уже исчезла за поворотом.
Вглядевшись в полумрак в попытке найти свободное место и не обнаружив его, девушка глубоко вздохнула и решительно направилось в глубь зала.
Проходя мимо колонн и стараясь не наступать на пробегающих под кроватями кошек (хорошо, что не крыс), она шла под пристальными презрительными взглядами и успокаивала себя тем, что утром уже покинет это место.
Женщины не сводили с нее глаз, но стоило ей попытаться к ним обратиться, как они отворачивались и отходили.
Устав бесцельно бродить по залу, Марьяна остановилась, громко стукнула каблуками по каменному полу и, набрав в легкие побольше воздуха, громко возмущенно воскликнула:
— Есть здесь свободное место?!
Царившая вокруг тишина, кажется, только усилилась. Служанки дружно замерли, будто испуганные лани в свете фар, и не проронили ни слова. Ни одного жалкого слова.
Совсем растерявшись от происходящего, Марьяна бесцельно оборачивалась в разные стороны, не зная, что можно предпринять дальше. Как вдруг в глубине зала показалось движение, которое стремительно к ней приближалось, расталкивая всех на пути.
Перед ней возникла маленькая, как будто бы только проснувшаяся, девушка, улыбающаяся так дружелюбно, как никто другой в этом мире. Одетая в просвечивающееся ночное платье, она явно чувствовал себя комфортно и совсем не стеснялась.
Марьяна отметила про себя, что та была весьма симпатичной. Что особенная редкость для девушек, которых только что подняли с постели. Ее взъерошенные темные волосы послушно лежали плечах, а заспанные глаза с припухшими веками делали ее похожей на миловидную куклу.
В отличие от большинства, Марьяна с легкостью признавала чужую красоту и непременно сообщала о ней ее обладательнице. Она не чувствовала при этом укола зависти, воспитав в себе веру в то, что зависть, как и ревность, — это признание собственной неполноценности. А неполноценной она бы себя не признала даже под страхом смерти. В конце концов она слишком много сил потратила на свое становление и тайно этим очень гордилась. Гордилась тем, кем стала.
Глава 3.2
— Надо же, я уже подумала, что мне никто не ответит, а тут «вы»…
— Ой, на «ты» - на «ты», дорогая, - тонким голоском воскликнула девушка. - Забудь об этих клушах, - она жеманно взмахнула рукой, - иди за мной.
Они направились в самый дальний и темный угол зала, пока другие внимательно провожали их блестящими в темноте глазами.
Девушка упала на скрипящую кровать, схватив в руки плюшевую игрушку, и указала на соседнюю постель у самой стены.
— По стенам идет сквозняк, - извиняющимся тоном сказала она, - но пока что все равно больше места нет.
Марьяна окинула взглядом перекошенную, еле стоящую на ножках кровать с неровным бугристым матрасом, маленькой тонкой подушкой и стопкой постельного белья невразумительного цвета.
— Стена — это не самое страшное … - разочарованно ответила она, пытаясь смириться с мыслью, что придется провести ночь здесь.
Марьяна накинула на матрас простынь, надеясь, что ее постирали хотя бы один раз, брезгливо вытерла руки и села на кровать.
— Ты не отсюда? - поинтересовалась девушка. - Кажется, ты к такому не привыкла, - она обвела рукой зал.
Марьяна смущено покачала головой:
— Я пришла издалека… Привыкла, что у меня есть двуспальная кровать, несколько подушек и белое белье с запахом лилий. Ах…
Горничная удивлено уставилась на нее:
— Чего-о-о? Так ты голубых кровей?
— Ну, я бы не сказала.
— Из какого-то знатного дома?
— Давай, не будем сейчас об этом.
— Болезненные воспоминания? Понимаю… - девушка прижала к груди мягкую игрушку и о чем-то задумалась.
— Что это у тебя?
— Так… дорогое воспоминание из детства, - она показала ей игрушку.
Это был небольшой плюшевый дракончик голубого цвета, буквально уменьшенная смягченная копия настоящего дракона, если бы таковые существовали. Его блестящие крылышки красиво переливались в тусклом свете факелов, а глаза-камушки горели синевой.
— Красивый.
— Он был как раз такого размера, когда мой дом уничтожили. Наверное, сейчас совсем большой, если выжил…