Чем были они озабочены? Мой отец? Лизе Майтнер? Выживанием. Спасением своего человеческого существования. Своим уязвленным честолюбием. А между тем этот народ, который так чтит правила игры, который так горячится, если другие о том знать не хотят, — этот народ породил новую игру: тотальную войну.
Вопрос моего отца: что я мог сделать? Именно я. В моем положении. Постоянное ощущение, что я отдан на их произвол. И парализующий ужас.
У человечества было время, чтобы извлечь уроки. Кровавое наглядное обучение, так сказать. И если оно ничего не поняло, так не заслужена ли его гибель! Содом и Гоморра. К чему эти терзания. Болтовня о каком-то задании.
По крайней мере пусть меня осведомят, чего ожидают именно от меня. Сумасбродным фортелем истории видится сегодня все то, что натворили люди, ясно осознавшие свое сокровенное задание.
Пацифист Альберт Эйнштейн, подписавший в 1939 году то самое роковое письмо президенту Рузвельту, в котором рекомендовалось поощрение исследований урана, дабы быть вооруженными против немецкой атомной бомбы. Твердо уверенный, что правительство Соединенных Штатов будет обходиться с новыми силами мудро и человечно!
Или венгр Сцилард, который уже в 1933 году задумался над возможными последствиями цепной реакции и предложил ученым держать результаты своих исследований в тайне. Но это ни у кого не нашло понимания. В 1939 году он был одним из инициаторов того письма. Тоже из лучших побуждений.
Очевидно, нужна совершенно определенная точка зрения. Но что, если эта точка зрения не выдерживает критики?
В 1932 году Чедвик открыл нейтрон. Уже в том же году Хоутерманс предсказал, что эта новая, кажущаяся такой безобидной частица может впоследствии высвободить колоссальные силы. Почему на подобные пророчества не обращают внимания? Были ли они слишком смелыми? Или ученые не желали нести ответственность? Какой путь проделала бы история, если бы эмигрировавший из Германии Хоутерманс не был заподозрен при Сталине в саботаже и шпионаже? Выслан обратно в Германию. Где он написал тот самый научный доклад, который будет найден после войны в секретных документах Имперского министерства связи.
22 февраля 1932 года супруги-исследователи Жолио-Кюри сообщили в парижском журнале «Конт рандю» о необычных свойствах излучения бериллия. Через пять дней появилось срочное сообщение из Кембриджа о том, что в этом излучении доказано наличие нейтронов. Только 15 марта 1932 года закончил свою рукопись итальянец Розетти, который под руководством Лизе Майтнер объясняет природу излучения бериллия. Ну и темпы!
А мы? Мы составляем планы краткосрочные, среднесрочные, перспективные. Анализируем, составляем черновые наброски плана, прогнозируем. Был бы при нашем утилитарном мышлении хоть какой-то шанс у атомных исследований? Честолюбие ученых. Борьба за приоритет. Какие действенные движущие силы! Доведет бюрократия все это до ручки? И еще: быть может, этому как раз следует радоваться?
Не было бы такого явления, как наука, мне бы давно пришел конец. Я отказалась от своих лекарств и знаю теперь, что без химикатов не могу больше существовать. Прежде, во время таких попыток, я словно вновь становилась сама себе хозяйка. Словно мои внутренние часы вновь шли в верном ритме. Какая радость обрести самое себя. На этот раз — ничего подобного. Так и не пробилась к самой себе. Все разрушено. Болезнью и неумолимым кнутом химии.
Проявления паралича не сбивают меня с ног. Нет. Но вызывают полную утрату энергии. Немыслимо наладить с кем-либо какие-то отношения. Оцепенение. Пустота.
Наконец, физические боли. Угроза примирения с внутренним бессилием предотвращена.
Сколько боли должно еще испытать человечество, чтобы оно увидело истинные силы, которые губят прогресс, чтобы поняло, что люди его и именовать-то так не осмеливаются. Вечно одни и те же вопросы. Мы закрываем глаза. Но все-таки не можем пройти мимо них. И опять затрагиваем ту же тему.
Первым признаком болезни был страх. Ощущение опасности. Иной раз мне кажется, что только после этого началась моя сознательная жизнь. Если бы я могла выбирать себе судьбу, вполне возможно, что я решилась бы именно на эту.
Страх от знания — это продуктивный страх.
Но какой прок от самого лучшего накопленного опыта? От великих планов? Если постоянно вклинивается необходимость принимать какие-то срочные решения. Если управляет всем экономика.
Но может быть, это вместе с тем наш шанс? Стоп-кран, так сказать. К примеру, если мы наконец начнем ценить наш воздух…