Этот дощатый сарайчик действительно сконструирован очень просто. Там даже нет электричества. Приходится в темноте быстро, на ощупь отыскивать лавку с круглой дырой посередине и ящиком под ней.
Я предпочитаю ходить туда при дневном свете. Все происходит очень просто: я прихватываю с собой газету, спускаю штаны и сажусь. Природа от этого не страдает, а для земледелия оно даже полезно: содержимое ящика шло для удобрения фруктовых деревьев и разбрасывалось на грядках с картофелем. Вкуснее картошки, чем у бабушки в Пелицхофе, я не едал. Через щели между досками можно обозревать весь двор и видеть много любопытного. Однажды, например, я наблюдал, как толстый кольчатый уж, длиною метра в полтора, пытался поймать лягушку, оказавшуюся на нашем дворе. Лягушка от страха делала огромные скачки то в одну, то в другую сторону. Уж, вытягиваясь и сжимаясь, старался догнать ее, но кошки оказались расторопнее. Они отбили у него лягушку и хотели ополчиться против ужа. Пришлось распахнуть дверь и запустить в них ботинком, ради спасения столь редкой змеи.
Конечно, в уборной нет воды, зато на кухне стоит насос, а если не забывать брать с собой газету, против мух можно бороться, но об этом я, кажется, уже говорил.
В последний день каникул мне очень хотелось позавтракать под кустом бузины, но бабушка сказала, что лето уже прошло и что мы только раздразним ос, которые так любят мармелад. Пришлось наблюдать за кошками из окна.
— Куда это запропастился Мунцо? — спросила бабушка. — Тебе наверняка хотелось бы с ним проститься.
— Наверное, гуляет с оленем, — ответил я как можно более равнодушно.
В моем ответе не было лжи, я только высказал неверное предположение. Я ведь сказал «наверное». Но это было не совсем честно, я-то знал, где находится мой друг Мунцо. Оттого-то у меня и появилась еще одна жизненная зарубка.
— Через семь лет тебе будет восемнадцать, — сказал дедушка. — Тогда будешь сам себе хозяин и сможешь приезжать к нам, когда тебе вздумается, если, конечно, к тому времени ты нас не забудешь.
После этих слов у меня появилось какое-то странное ощущение в животе. От проглоченных слез мне становится также нехорошо, как от слишком большой порции мороженого. Тут даже не поможет засунутый в рот палец: такими трюками печаль не вытошнить.
Только я хотел разреветься, как за воротами раздался автомобильный гудок. Отец объяснял мне, что означают автомобильные гудки: это либо «осторожно!», «внимание!», либо «уступи дорогу!», «дай проехать!» Некоторые, правда, сигналят, когда им хочется выругаться. «Гольф» сигналил нетерпеливо. Наверняка бабушка Паризиус была в перчатках и с изяществом постукивала рукой по баранке. Это означало: выходи, да поскорее, мы очень спешим или что-нибудь в этом роде. Но я не позволю командовать собой какому-то автомобильному гудку.
От проглоченных слез я был уже сыт по горло, но тут, склонившись над тарелкой, сделал себе такой толстый бутерброд с колбасой, что мне пришлось держать его двумя руками, прежде чем я смог откусить от него кусок. Я жевал с таким остервенением, что у меня за ушами трещало. Тем не менее я расслышал, как бабушка открыла ворота и крикнула:
— Идите сюда, господин доктор, прошу вас. А то, чего доброго, ваша почтенная супруга, зайдя на двор, сломает каблук и вляпается в куриный помет.
Я тут же представил себе, как бабушка Паризиус спотыкается, сумочка летит в щебенку, а руки вздымаются кверху. И вот, скрежеща зубами, она валяется посреди кухонных объедков. Дедушка Хабенихт частенько критиковал жену за то, что та выбрасывает кости и картофельные очистки на задворки, чтобы было что поклевать «птичкам». Теперь посреди всего этого лежит благородная бабушка Паризиус, куры, хлопая крыльями, разлетаются в разные стороны и громко кудахчут из-за того, что кто-то осмелился посягнуть на их объедки. Тут же я вижу кошек, усевшихся вокруг упавшей бабушки с аккуратно выставленными перед собой лапками, и слышу слова доктора Паризиуса: «Элли, это же дерьмо!»
К сожалению, посмеяться мне не удалось: мой рот был забит бутербродом, и я никак не мог его проглотить, потому что был уже сыт. Я чувствовал себя так, словно у меня за щеками выросли мешки, свисающие до самых плеч и готовые лопнуть от смеха. Я закрыл рот и прислушался, о чем они говорили в коридоре.
— Ну чашку кофе-то выпейте.
— Спасибо, мы уже пили. Мы же договаривались в половине девятого.
— Ну хоть минуточку посидите.
— Элли, хотя бы из вежливости.