Кстати, меня нельзя причислить к ярым противникам колец, ибо в моей жизни было целых три кольца. О первом я вам уже рассказывал. Мне дала его девочка из той местности, которую в моем родном городе называют Парма. Это было кольцо из ржавого железа, а девочка показалась мне тогда красивой сверх всякой меры, и, если я теперь завожу речь о кольце, которое получил от нее, она вспоминается мне девочкой из сказки, свеженькой и молоденькой и совсем не тронутой жизнью.
О втором своем кольце я тоже немного рассказывал. Это было обручальное кольцо моей бабки с отцовской стороны, мы еще звали ее американкой. Я только быстренько напомню вам про такую странность: бабка использовала это кольцо, чтобы показать нам, детям, какие у нее были изящные руки, особенно безымянный палец в ту пору, когда пятнадцати лет от роду она вышла за моего дедушку Йозефа. Уж и не знаю, с чего это ей вздумалось и от большой ли доброты она подарила мне свое кольцо на конфирмацию. Она только сперва отдала его переделать. Ювелир в городе Гродок по ее указанию выцарапал на поверхности кольца звезду и в центр этой выцарапанной звезды поместил камешек величиной с булавочную головку. Камешек был красного цвета, но, уж конечно, не рубин.
Я носил кольцо на мизинце правой руки, потому что для безымянного пальца оно не годилось. Изнутри на нем было выгравировано имя моего дедушки Франц Йозеф Матт, и я немало гордился тем, что могу носить на мизинце имя человека, у которого хватило духу застрелиться, когда ему не досталась женщина, покорившая его сердце.
Любимейшая спутница моей жизни, великая поименовательница, о чем я, помнится, уже говорил, обозвала меня нижнесилезским невротиком. Нижнесилезским невротиком я был уже и в те времена, я постоянно боялся, как бы маленький рубиново-красный камень не выпал из нацарапанной на поверхности кольца звездочки, и это обстоятельство выработало у меня докучную привычку по сто и больше раз на дню оглядывать свой мизинец, чтобы выяснить, сидит ли красный камешек там, где положено, или уже нет. Однако через какое-то время я потерял не камешек, а все кольцо: мы с дедушкой резали для наших лошадей сечку в так называемом закроме, причем именно я закладывал сечку машине в пасть, и, когда я в очередной раз бросил взгляд на красный камешек в золотой звездочке, кольца на пальце не было. Поскольку это кольцо подарила мне американка, которая для дедушки была все равно что призрак с того света, он сказал: «Вот тебе твои пачкули». Он презирал всякие поползновения на моду и называл это общим именем пачкули, а пачкули было слегка изуродованное название духов, весьма популярных в те времена или еще раньше.
Невзирая на пачкули, дедушка просеял всю сечку, которую мы нарубили, и выудил обручальное колечко американки, причем выяснилось, что одно из лезвий машины успело прижать кольцо и отрезало кусочек с самого краю. Дедушка снова начал просеивать и вытряхивать, и казалось, будто он, в жизни своей не надевший кольца, считает отрезанный кусочек золота вещью более ценной, чем само кольцо.
Уж и не знаю, нашел дедушка этот кусочек или нет. Не знаю, куда делось само кольцо. Вполне возможно, что в бытность свою учеником пекаря я однажды забыл его снять перед тем, как месить тесто, и меня тешит мысль, что, запеченное в хлеб, оно досталось хорошему человеку. Короче, я не знаю, куда делось кольцо. Встречаются предметы, сохранению которых противится наш мозг, стараясь отделаться от них и уступить звездам, а звезды через должный ряд световых лет охотно их воспринимают, и так далее и тому подобное, — короче говоря, я не знаю, куда делось это кольцо.
А третье кольцо, ну то, что я собираюсь продать, его навязали мне не мытьем, так катаньем, когда я обручался с той женщиной, которая, возможно, все еще втайне ждет, когда вернется некий американец, чтобы увезти ее за море.
Перед нашей помолвкой у меня по обыкновению было мало денег. Работал я тогда в зверинце, где помимо прочего дрессировал енотов и обезьян для шефа, сине-красного алкоголика. Там у меня была возможность подрабатывать по вечерам, я натаскивал купеческих собак, приучал их к поводку и к сторожевым функциям. Вот гонорар за натаску под нажимом сладкого лепета и превратился в обручальные кольца. Но теперь они, как уже было сказано, стали лишними, и одному богу известно, куда она задевала свое. Я не вижу его на ее маленькой ручке с чуть искривленным безжалостным мизинцем, образ этого мизинца меня преследует с тех самых пор, так что, стоит мне увидеть на какой-нибудь руке подобный мизинец, я уже знаю, что передо мной женщина, которая будет терзать и мучить того, кто в нее влюбится.