В тот майский вечер мать предупредила, что придет их послушать. Комнату заполнял теплый воздух, из сада доносились смутные дурманящие ароматы, щелкал соловей. Смычок мастера летал и прыгал, стремительно взбегая по струнам то вверх, то вниз, наполняя комнату и сад мелодичными каденциями и арпеджио. Мальчик скупо, деревянно водил наканифоленным смычком по грифу новой, недешево обошедшейся скрипки и удивлялся, как человек, стоящий с ним рядом, претворяет детские упражнения в классическое совершенство.
Оба слышали, как скрипнула калитка. Где-то в саду на одной из маленьких деревянных скамеечек сидела теперь мать и слушала их. Мальчик играл с особенным усердием и в то же время с чувством стыда. Он знал: мать сейчас наверняка думает, что это ее мальчик исторгает в мир такую красоту.
Когда она вошла в комнату, глаза ее блестели. Мальчик покраснел и смутился, потому что своей игрой на скрипке невольно обманывал ее. Инженер поцеловал ей руку, потом они беседовали, сидя на кушетке. Мальчик старался не слушать их. Он смутно подозревал, что мешает, но ему казалось невозможным уйти и оставить их наедине. Этого мать никогда бы не позволила. На прощание инженер опять поцеловал матери руку.
Мальчик шел рядом с матерью мимо пригородных садов, она положила руку ему на плечо, а он тискал ручку футляра потной ладонью, переживая, что обманывает ее. В этот майский вечер в атмосфере ночного сада и пения соловья к нему пришло неожиданное открытие, наполнившее его страхом. Он понял, что мать носит в себе тайную беспомощную любовь, открыть которую никогда не найдет в себе смелости, и еще он понял наконец, что мужчина, преподававший ему игру на скрипке, жертвовал своими субботними вечерами не из любви к искусству и веры в талант мальчика, а из симпатии к матери, к которой он все же относится лишь с интересом и любопытством, но никогда не полюбит ее с тем тихим, бессловесным самопожертвованием, с каким любит его мать.
Дорога домой была неблизкая, и печаль все больше охватывала мальчика. А ведь отец тоже мучается. И он подавляет в себе страстное влечение к этой молодой, наделенной множеством обольстительных телесных красот Янке, будучи не в силах спрятать от глаз мальчика свой голод по ней. Мальчик шел рядом с матерью и молча благодарил ее, держа руку в ее руке, за ту жертвенную любовь, в которой она жила с отцом. И отца он тоже ни за что не хотел бы потерять. Разве сможет он жить без него, без его сильных рук и теплого голоса, без запаха дерева и смолы, скипидара и шеллака. Он мысленно окинул взглядом круг самых близких ему людей. Как бывает все это с любовью, постоянством, скрытым, мучительным, изменчивым и умирающим потом счастьем? — вопрошал он. И придет ли это однажды и к нему? Он всю жизнь потом будет помнить тот вечер, со всеми его огоньками, запахами, звуками и движениями.
Он смотрел на родителей, которые мирно спали, мать дышала тихо, почти беззвучно, отец с шумом втягивал воздух глубокими вздохами. Мальчик думал: только живите как можно дольше. Я не смогу вынести боль утраты. Лучше всего было бы умереть раньше вас.
— Молодой человек, — сказал господин Нечасек, — теперь для вас начинается серьезная жизнь.
Мальчику исполнилось четырнадцать, пошел пятнадцатый, на щеках уже росла щетина.
— Сегодня мы, вместо того чтобы идти брить клиентов, пойдем в «Скальный грот». В воскресенье утром там почти нет публики, зато нет и следа полиции. Я познакомлю вас с заведением, и хозяин будет знать, что вы за человек.
У мальчика забилось сердце, но он напустил на себя равнодушный вид. Они шли по булыжнику. Дома справа и слева выглядели заброшенными. Новые строения были даже не оштукатурены. От ручья несло клоакой, а раньше, по утверждению стариков, здесь ловились форели, но потом туда стали спускать воду из красилен, сточные воды и всевозможные отбросы. Мутная вода неслась в неизвестность через кустарники и бетон по треснувшим трубам. В этот час как раз заканчивалась воскресная месса в Мариенкирхе, которая стояла на той стороне переулка, на склоне, поднимавшемся террасами. Оттуда доносились звуки органа. Мальчик казался себе безнадежно порочным. Будь то всего несколько лет назад, он выходил бы сейчас из церкви, стараясь попасться на глаза преподавателю катехизиса, чтобы заслужить «отлично» по закону божьему. А сегодня он шел по этой улочке к «Скальному гроту», откуда начиналась настоящая жизнь.