Пытаясь проглотить кусок рубца, мальчик думал: как мог я это забыть? Мужчина передо мной и тот тип с кошками, они — одного поля ягоды. Ведь он делает со мной то же, что тот живодер у реки.
Нечасек внимательно наблюдал за мальчиком.
— Вам не нравится? Так оставьте! Кофе для молодого человека!
И опять они вроде бы стали партнерами, стали на равных. В мальчике поднялась волна стыда. Он отставил тарелку с остатками супа и получил черный кофе, поднес чашку к губам и отпил. А стыд подымался все выше.
— Вот видите, не так уж это и страшно — быть прожигателем жизни. Ваша фрау мама — прекрасная женщина. Она много сделала для моей Хильды, и я рад, что могу отплатить ей тем же. А что слышно о Хильдином бывшем?
Мальчик отпивал кофе маленькими глотками. Он пытался растянуть паузу как можно дольше.
Нечасек сунул сигарету в зубы и посмотрел на блондинку, она послала ему в ответ призывный взгляд. Она и мальчику заглянула прямо в лицо, но его занимали другие мысли.
Несколько дней спустя отца призвали в гражданскую строительную бригаду работать на границе. Пришло лето тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Столяры и плотники должны были строить заграждения и укрытия. Мать и сын проводили отца на вокзал. Все трое были очень спокойны, говорили с надеждой о будущем. Немцы не отважатся на захват Чехословакии. Отец тоже хотел теперь верить в помощь Франции и руку Англии. Расставаясь, говорили о скорой встрече.
О вопросе господина Нечасека мальчик рассказать отцу сразу не успел. А когда решился наконец, начались тревожные события, и он не хотел отягощать отца дополнительными тяжелыми мыслями. Дома Хильда отвела мать в сторону, и они долго говорили с взволнованными лицами.
Вечером мать сказала:
— Нечасек ездит курьером «истинных патриотов». За плату. Держись от него подальше.
С Хильдой мальчик о том случае не говорил. Ему было жаль ее. Он видел, как она страдает из-за Нечасека.
С каждым днем напряженность в отношениях между Прагой и Берлином возрастала. Фюреры «истинных патриотов» ездили к своим фюрерам в рейх. На границе почти не существовало контроля, будто не было больше никакого порядка и надежности. Немецкие радиостанции сообщали в стиле донесений с фронта, подкрепленных звуками Эгерландского марша, сколько немцев ежедневно перебегает в рейх и примыкает к зеленым добровольческим отрядам. С германской стороны начались нападения на чешские пограничные посты. Чехов захватывали в плен и отправляли в рейх, где с ними обходились как с военнопленными. По дорогам богемской приграничной полосы разъезжали на мотоциклах «истинные патриоты» и передавали донесения о каждом передвижении чешских войск немецкому вермахту, в подчинении которого себя числили. Некоторые уже начали шить знамена со свастикой. Женщины надели чепцы и одежду в народном стиле и вязали кофточки, которые назывались «берхтесгаденскими», потому что резиденция фюрера всех немцев находилась в Берхтесгадене. Немецкая пресса сообщала о кровавых восстаниях в Чехословакии, которых и в помине не было. Десятки тысяч судетских немцев уходили в рейх, на родину в рейх, домой в рейх!
С тревогой читал мальчик газеты и слушал радио. Страх рос в нем. Он попросил мать позволить ему повидаться с Эрихом и получил разрешение провести несколько дней в Доме любителей природы. Мальчик захватил из дому много еды, чтобы тратить поменьше денег.
К полудню он добрался до гостиницы и встретил Эриха. Он тут же хотел рассказать ему сцену с Нечасеком, но вдруг его охватили сомнения. А что отвечать, если он спросит меня, откуда я знаю Нечасека и что у нас за отношения? Чем дольше он раздумывал, тем нерешительнее становился. Он был не готов к этому разговору. Ни за что на свете он не хотел бы говорить неправду. Но как может Эрих доверять ему? Разве не перебежал он от него к Нечасеку точно так же, как Хильда?
Мальчик хлебал гороховый суп и искал для себя оправданий. Разве не было все то, что он узнал от Нечасека, столь же исполненным значения для его жизни, как и то, что он слышал от Эриха? Разве не надо ему набираться в жизни премудрости и как мужчине? Он решил отвечать на вопросы Эриха с полной прямотой, ничего не изменяя и не умалчивая. Вечером, когда в доме наступит тишина, когда все угомонятся, я постучу в дверь к Эриху и попрошу его поговорить со мной. И начну разговор с вопроса Нечасека о «Хильдином бывшем». Вопрос этот казался ему все более странным. Он был задан вовсе не между прочим и не без задней мысли. А теперь Нечасек служит у «истинных патриотов»…